Сергей Бельченко - Фронт без линии фронта

Кузнецов был взволнован. Интуицией разведчика он чувствовал, что между приглашением сотрудничать в разведке и предполагаемым отъездом фон Ортеля есть какая-то связь. Персидские ковры? Вряд ли это случайно. Они тоже имеют какое-то отношение к операции, в которой Ортель, судя по всему, должен сыграть не последнюю роль.

Прощаясь, Кузнецов просил девушку:

— Постарайтесь вытянуть из него как можно больше. Прикиньтесь расстроенной его отъездом, намекните, что вы к нему неравнодушны. Запомните каждое его слово, каким бы пустячным оно ни казалось на первый взгляд.

Разведчики попрощались и разошлись.

Очередная встреча Кузнецова с фон Ортелем произошла вечером следующего дня в обычном месте — в офицерском казино. До прихода Зиберта фон Ортель успел выиграть двести марок у летчика-подполковника, был по этому поводу в хорошем настроении. Он ничем не напоминал о прошлом разговоре, только будто вскользь заметил:

— Такому человеку, как вы, Зиберт, нужны друзья, способные оценить вас по достоинству.

Фон Ортель умел производить эффект: он высказал намерение представить Зиберта при первой возможности («Это будет очень скоро!») штурмбаннфюреру СС Отто Скорцени.

— Скорцени?! Герою Абруццо, освободителю дуче?! — недоверчиво воскликнул Зиберт.

— А почему бы нет? — Фон Ортель явно наслаждался произведенным эффектом. — Отто мой старый приятель и сослуживец. У нас с ним и сейчас есть кое-какие общие дела.

Кузнецову, разумеется, было знакомо это зловещее имя. Вот уже несколько месяцев, сопровождаемое самыми громкими эпитетами, оно не сходило со страниц фашистских газет и журналов. Геббельсовская пропаганда облекла Скорцени ореолом почти мистической славы, превознесла как идола германской расы.

Николай Иванович запомнил кадр кинохроники: фюрер лично вручает двухметроворостому человеку в эсэсовском мундире, с лицом, исполосованным шрамами, рыцарский крест.

Любой новобранец вермахта мог без запинки отчеканить о «великой» услуге, оказанной бравым штурмбаннфюрером (тогда еще гауптштурмфюрером) самому Адольфу Гитлеру.

25 июля 1943 года лопнул, как пустой, прогнивший орех, фашистский режим в Италии. Муссолини был арестован. Новый премьер-министр маршал Бадольо начал переговоры с американцами и англичанами об условиях выхода Италии из войны.

Арестованного Муссолини под строжайшей охраной секретно переводили с одного корабля на другой, пока, наконец, не водворили в туристском отеле «Кампо императоре», расположенном в труднодоступном горном массиве Гран Сассо в районе Абруццо. Место было совершенно неприступным: до отеля добирались по подвесной дороге.

Отто Скорцени сумел проникнуть в «Кампо императоре». По личному приказу Гитлера он с командой головорезов-диверсантов на специальных планерах приземлился возле самого отеля, обезоружил растерявшуюся охрану и на легком самолете вывез дуче в Германию.

Тогда-то и подняла фашистская пропаганда невиданный ажиотаж вокруг имени Скорцени. Однако за пышной трескотней умело скрывались другие, менее громкие «подвиги» Скорцени: подлое убийство в 1934 году канцлера Австрии Дольфуса, арест во время «аншлюса» этой страны президента Миклоса (бесследно исчезнувшего) и канцлера Шушнига (отправленного в лагерь смерти Заксенхаузен), зверские расправы над мирными жителями в Югославии и Советском Союзе.

К моменту описываемых событий штурмбаннфюрер СС Отто Скорцени был секретным шефом эсэсовских террористов и диверсантов в 6-м управлении Главного управления имперской безопасности. Его побаивался даже сам начальник 6-го управления группенфюрер СС Вальтер Шелленберг. Еще бы! Ведь на пост дрессировщика эсэсовских тайных убийц Скорцени был рекомендован не кем иным, как начальником Главного управления службы безопасности, начальником службы и полиции безопасности Эрнестом Кальтенбруннером! И в СС и в СД знали, что Кальтенбруннера и Скорцени связывает пятнадцатилетняя дружба.

Вот с каким человеком намеревался познакомить Николая Ивановича Кузнецова штурмбаннфюрер фон Ортель!

Только далеко за полночь эсэсовец напомнил Зиберту о своем предложении. Он был уже очень пьян. Может быть, из-за возбуждения, связанного с предстоящим отъездом, Ортель впервые за все время знакомства с Зибертом потерял над собой контроль. Глаза его лихорадочно блестели, всегда аккуратно зачесанные волосы растрепались, речь стала сбивчивой и невнятной. Когда он наливал Зиберту бог весть какую по счету рюмку коньяку, его всегда твердая рука непривычно подрагивала. Несколько капель янтарной жидкости грязными пятнами расползлись по крахмальной скатерти.

— Ну, Пауль, так что вы надумали?

Кузнецов рассмеялся:

— Вы мне не сказали главного, штурмбаннфюрер: что я должен буду делать?

— То же самое, что вы уже делали много раз, — рисковать жизнью. Правда, не в этом мундире, а в штатском. И еще разница — в случае успеха кроме новой ленточки вы получите деньги, настоящие деньги, а не паршивые марки, которые вы так щедро швыряете в этих жалких кабаках.

Тут уже Кузнецов удивился по-настоящему. Фон Ортель схватил его за плечо, чуть не силой пригнул к столу и жарко задышал в самое ухо:

— Это будут настоящие деньги, мой друг, с которыми не пропадешь нигде, даже если наш любимый великий рейх растает как мыльный пузырь! Золото, доллары, фунты! А такие люди, как мы, Зиберт, всегда пригодятся. Конечно, с русскими не столкуешься. Меня они попросту повесят. Вы, может быть, отделаетесь десятью годами где-нибудь в Сибири. Тоже перспективка не из лучших. Но, слава богу, на земле есть неплохие места — Аргентина, например. А? С американцами, я уверен, мы рано или поздно поладим, нужно только время…

Кузнецов был ошеломлен невероятным цинизмом. Или это провокация? Вряд ли… Такие речи в гитлеровской Германии никто не рискнул бы произносить, даже провоцируя. Медленно, словно раздумывая, Кузнецов нерешительно произнес:

— Так вы думаете, Ортель, что наше дело плохо?

— Швах! — И фон Ортель грубо выругался. — После Сталинграда и Курска нас может спасти только чудо. А роль чудотворцев поручена мне и Скорцени… Ну и еще кое-кому. Вы тоже можете стать одним из святых, если только захотите. Выпьем за чудеса!

Выпили. Фон Ортель продолжал:

— Я отправляюсь в Иран, мой друг.

Зиберт очень естественно удивился:

— В Иран? Я думал, ваша специальность — Россия.

— Нет, на сей раз Иран. В конце ноября там соберется «большая тройка»: Рузвельт, Черчилль, Сталин. В Тегеране. Мы их ликвидируем.

Николай Иванович почувствовал, как внутри у него словно что-то оборвалось. Он с трудом удержался от того, чтобы тут же, под грохот оркестра, звон рюмок, пьяные возгласы гитлеровцев не выстрелить в самодовольное, красное от коньяка лицо эсэсовца.