Сергей Минцлов - Клад

— Вода? Это каким образом? — с любопытством спросил внимательно слушавший Юра.

— А вот как. Эта равнина и гора, на которой стоим мы, были когда-то покрыты рекой, из воды которой постепенно осаживались частицы почвы, унесенные ею с верховьев…

— Здесь была вода? на горе?

— Несомненно, — ответил Роман. — Все эти извилины плоскогорья не что иное, как берег когда-то протекавшей здесь грандиозной реки. А вот и другой берег! — он указал рукой на отдаленные возвышенности, подымавшиеся на противоположной стороне.

Юра оглядел гигантское русло и всплеснул руками.

— Господи, — вскричал он, — да ведь это по ширине четыре Волги выйдет!

— Да. Потом, с обмелением реки, наша гора сделалась островком среди нее; вода все опадала и превратилась наконец вот в этот ручей!

Юра, задумавшись, глядел вдаль и представлял себе могучую картину первобытной Вожи.

— А все-таки я буду копать, — проговорил Александр и опять принялся за лопату.

Роман не ответил ни слова, подошел к выступу горы и, стремясь разгадать тайну местонахождения древнего села, задумался.

Юра забрал удочки и спустился к реке. Солнце близилось к закату, когда Александр молча выкинул свою лопату из ямы и, усталый и перепачканный, вылез на поверхность. За ним последовал и Степка.

Роман подошел к яме и заглянул в нее. На глубине приблизительно двух с половиной аршин, на дне ямы лежал в глине круглый булыжник.

Начинало смеркаться, когда над краем горы показались длинные удилища и затем голова Юры. Он возвращался торжествующий: в руке он держал связку с висевшими рыбами; между ними темнели и бились два громадных окуня.

Роман и Степка не потеряли времени в свою очередь: чтобы сделать костер незаметным, они расширили яму, устроили уступы, могшие служить лавками, натаскали веток, и на дне ямы весело запылал огонь.

Александр не принимал никакого участия в их работе и только поглядывал на свои руки, натертые ладони которых покрылись волдырями. Степка устроил над огнем треножник из палок, повесил на него котелок с водой, и через какой-нибудь час путешественники усердно принялись уничтожать распространявшую аппетитный запах уху.

Сумрак висел кругом, когда, окончив ужин, Роман вылез на поверхность горы и огляделся. Ночь обещала быть безлунной. На темном небе мигали несколько звезд. Вершины деревьев смутно выделялись на нем зубцами. Тишина царила невозмутимая.

Роман подошел к обрыву над Вожей, и спустя немного, позвал Александра.

— Посмотри, Саша! — проговорил он, и какая-то особенная, мягкая нотка почудилась в его обыкновенно отрывистом голосе, — Точно море или бездна под ногами и кругом нас, черная, неведомая… Хорошо!

Александр огляделся, и жуткое чувство охватило его. Действительно, ночь казалась зиявшей со всех сторон черной бездной. Юра не говорил ни слова и жался к Роману.

То была первая ночь, проводимая ими под открытым небом.

Скоро все стали устраиваться на ночлег. Юра и Александр, так протестовавшие против шинелей, когда Роман настаивал на том, чтобы их взяли с собой, сползли в яму, укутались в них с головами и улеглись около костра. Роман и Степка расположились наверху, у края ямы; Кучум лег между ними, и немного спустя все, кроме Романа, уснули глубоким сном.

А Роман откинул с лица край шинели и долго глядел на начавшее вызвездиваться небо и вслушивался в чуткую тишину ночи.

Какой-то новый мир, сказочный, полный чудес, захватывающий дух, — открывался сердцу его.

Наконец и Романа повалил сон.

Пробудил его холод и какие-то странные звуки. Роман поднял голову и прислушался. Небо чуть-чуть серело; внизу над рекой и лугами висел густой туман. Звуки, пробудившие Романа, выходили словно из-под земли. Кучум лежал молча, плотно прижавшись к нему. Роман приподнялся больше и увидал, что на дне ямы, где спали Александр и Юра, сидит над угасшим костром какая-то бесформенная фигура; через минуту Роман разобрал, что перед ним Александр с шинелью, накинутой на голову. Он раскапывал золу и бранился.

— Что ты, Саша? — спросил Роман, свешивая голову с края ямы.

— Холод рассобачий! — проговорил Александр, щелкая зубами. — Издохнешь здесь, пока клад найдешь! Да еще костер погас. Хоть бы кто пошевелился ветку подбросить!

— Да ведь вы только вдвоем костром пользуетесь, — вы бы и подбрасывали дрова! — сказал Роман.

Тем не менее он встал, набрал поблизости сухих сучьев, сбросил их в яму, спустился сам в нее и вздул огонь. Александр завернулся в шинель и улегся чуть не в самый огонь. Роман погрел озябшие руки, вылез из ямы и, видя, что до рассвета еще далеко, лег тоже. Смутная тяжелая дрема овладела им; сквозь нее он чувствовал, что становится все холоднее, — откуда-то из-под шинели проходила холодная струя воздуха; он подоткнул под себя полы и уже засыпал, как вдруг почувствовал, что кто-то тащит с него шинель и лезет к нему. Роман открыли глаза и увидал, что Кучум силится забиться под бок к нему. Бедный пес дрожал от холода.

До рассвета было уже недалеко. Туман затянул всю долину Вожи. Кругом сквозь белесоватую пелену его ничего не было видно, медлительные волны его сходились, свивались в клубы, и туман тогда разрывался, на миг выступали, как острова, темные кущи вершин сосен и затем снова затягивалось все молочно-серой завесой.

Роман встал и сошел к костру; Юра и Александр сидели там же. Спал только Степка — сладко и непробудно. Платья на всех отсырели. Лица у Юры и Саши были невыспавшиеся, измятые. Александр пожаловался на тяжесть в голове и шум в ушах. Юра стоически молчал. Роман, испытывавший то же, что и Александр, усмехнулся и ответил, что знает средство против этого ощущения.

— Какое именно? — ехидно спросил недовольный всем миром Александр. — Ручей этот мерзкий, около которого спать нельзя, засыпать, что ли?

— Нет. Выкупаться в нем! — ответил Роман. — Как рукой снимет!

— Это теперь-то? Я с ума не сошел, чтобы раздеваться, когда две шубы сверх шинели надевать надобно!

Роман подбросил еще веток в огонь, сходил за водой, разбудил по пути Степку и стал заваривать чай.

Выждав, когда первые полоски зари заалели на востоке, все, за исключением Александра, гурьбой отправились купаться в еще дымившейся, тускло-темной Воже.

Юра шел впереди; весь дрожа, первый сбросил он с себя платье и белье и с визгом прыгнул в воду.

Степка проделал то же с радостным гоготом. Вода была так тепла, что не хотелось выходить из нее; все старались погрузиться в нее насколько возможно глубже. Наконец, купальщики вышли, быстро оделись и бегом помчались обратно.