Ольга Михайлова - Мораль святого Игнатия

Но Потье, хоть и проявлял интерес к некоторым египетским находкам и читал изыскания отечественных историков, считал, что в истории есть немало страниц, которые были бы великолепны, будь они правдой. По его мнению, история была фрагментом фрагмента, ибо записывается ничтожная доля того, что было, а сохраняется ничтожная часть записанного. Сколько сломано перьев, сколько истрачено чернил, чтобы описать то, чего никогда не было!

Но Дофин полагал, раз всё уходит в историю, то история — это и есть всё. Однако в чём-то соглашался с дружком.

— Игнатий правильно говорил, что история ничему не учит, а только наказывает за незнание уроков. Но ведь беда в том, что знание прошлого невозможно. Я прочёл тома исторических трудов о революции и понял только то, что подлинные механизмы, двигающие пружины истории, никогда никакому историку не постичь, хоть они одни и те же во все времена. Злоба, месть, зависть, ревность, гордыня, жадность и тщеславие движут людьми, творящими историю, но они не оставляют следов. Кто признается в мести из-за оскорблённого самолюбия, ревности к сопернику, зависти к более одарённому? На бумаге же для потомства записываются строки высокопарной лжи, цитируемой после глупцами. История народов — летопись человеческих глупостей и грехов и — происходящих из-за них бедствий. Но всё равно — как интересны иные мемуары!

Потье брезгливо морщил нос.

— Мемуары! Мифология — и та надежнее. Твоя история есть дурной плод инцеста документа с воображением историка, вот и рождаются мутанты…

— Да, встречаются ошибки и откровенная ложь… Беда и в том, что после очищения истории от лжи, иногда вообще ничего не остаётся. Но все равно — интересно! В летописи истории есть и великие злодеяния, и страсти…

— Да, злодеяниями эта летопись превращается в захватывающий роман, и все во имя справедливости, — кивнул Потье.

Дюран бросил кроткий взгляд на Гастона и задумался. Неожиданно в разговор вмешался Котёнок.

— А ведь как странно! Нам говорят об уроках истории… Но пока живо поколение, помнящее трагедию революции — новой революции не будет, как на экзамене — всегда попадётся либо незнаемое, либо забытое. И опыт-то у каждого поколения свой — его не передашь. Одно дело — побеждать с Наполеоном, другое — читать книги о его победах и падении. Это совсем не одно и то же.

— Один урок из истории, Гаттино, извлечь можно, — засмеялся Потье, — и он прост. Никогда не надо лезть в историю.

Котёнок кивнул и улыбнулся. Да, этот урок из истории извлечь стоило.

— Да ну вас всех, — с досадой отмахнулся Дофин. — История — самая интересная вещь на свете. Разве я не прав? — апеллировал д'Этранж к отцу Даниэлю.

— Недоступным останется смысл истории для тех, кто стремится отыскать в ней действие безличных законов. Ход истории зависит от Господа, но от нашего выбора зависит место, которое мы займём в её течении. Определи с точностью себя, обрети драгоценный талант осмысленной веры, и тогда тебе откроется связь сокровенных движений человеческих душ с историческими потрясениями, изменяющими судьбы народов…

Горация де Шалона снова изумил его ученик. Дамьен упорно размышлял в направлении, настораживавшем учителя. Педагог понял, что скрывать от него теперь Дамьен мог только чужую тайну, упорство же помысла говорило о значимости этих вопросов для юноши. Ворон размышлял о справедливости и задавал вопросы, выдававшие напряженный поиск.

— Если злые искушения, которые несёт в себе некий человек, промыслительны и посланы от Господа, то как согласовать их со свободной волей человека? Если же он творит мерзости по собственной воле, то разве не справедливо пресечь его греховные действия? Ведь общество берёт на себя функции судьи и палача, когда некто творит деяния, достойные эшафота. И это общество справедливо. Не является ли уклонение от осуждения злых дел — пособничеством им?

— Нет, малыш, каждый должен судить только себя и следить за чистотой своей души. Если же деяния какого-либо человека подпадают по действие Уголовного кодекса — предоставь действовать властям, на то уполномоченным. Если Господь поставит тебя на судейские стези, — тогда и ты, по долгу службы, будешь судить деяния, нарушающие законы общества. За дела же, не подпадающие под действие закона, ответит сам человек. Ты молод, мой мальчик. Для тебя год — это целая эпоха. Но поверь, не было ещё на свете негодяя, не наказанного Господом… Божественная справедливость просто не всегда укладывается в рамки времени, постижимого для человека. Но ведь Господь не знает бремени времен. Он вечен и пред очами его — тысяча дней, как день вчерашний. Но ты не должен искушаться отсрочкой наказания злодея, ведь Промысел Божий закрыт от тебя. Возможно, Господь ждёт покаяния грешного…

Шалон заметил, что Дамьен выслушал его внимательно и задумчиво, но на последних словах скептически поджал губы.

…В старших классах коллегии под надзором педагогов раз в месяц устраивались диспуты для разбора спорных духовных вопросов и изучения классиков. Иезуитские коллегии были знамениты высоким уровнем преподавания риторики, навыков владения пером. Традиционные дебаты или «академии», как их называли в коллегии, давали возможность старшим ученикам научиться формулировать мысли, слышать оппонента, оттачивать логику высказывания. Но диспуты о вечном были полезны не только воспитанникам. Педагогам иногда удавалось на обсуждениях получить более ясное представление о духовном устройстве ученика, выследить глубину и направление его мысли, понять душу.

Для учеников класса отца Дюрана, равно как и для питомцев отца Аврелия, участие в подобных диспутах было внове, хотя в младших классах они и обсуждали иногда духовные вопросы под руководством отца Жана Петивьера.

Первое заседание «коллегиальной академии» планировалось провести в начале октября, но Дюран и Гораций де Шалон настояли на её проведении пораньше, в двадцатых числах сентября, и уговорили отца Аврелия свести два класса вместе, что позволяло «создать более широкое поле для дискуссии и научить оценивать мнение малознакомого оппонента». Сильвани улыбнулся и, понимая, что у друзей есть, видимо, и другие основания для настойчивости, согласился.

По предложению отца Даниэля, поддержанному отцом Горацием, для обсуждения была выбрана тема «справедливости», в ходе дискуссии учащимся предстояло выяснить, что есть справедливость, насколько, по их мнению, справедливо устроен мир, как управляет миром Бог, что является причиной несправедливости в мире, допустимо ли человеку самому пытаться устранить несправедливость? Как соотносятся справедливость и милосердие? По каждому из этих вопросов один из учеников готовил короткое выступление, остальные либо поддерживали его, либо обличали его неправоту — после чего пытались сформулировать общее мнение.