Том Хилленбранд - Охота за темным эликсиром. Похитители кофе

– Полагаю, речь идет о кофейном дереве, ваше величество. Думаю, оно ценное.

Людовик кивнул, однако больше внимания растению уделять не стал. Вместо этого он снова принялся вглядываться в кольцо с печатью, а затем спрятал его в карман жилета.

– Скажите, чтобы растение передали в наш ботанический сад. Там уж наверняка найдется место для него. Честно говоря, нам непонятна суматоха вокруг этого ужасного напитка. Нам он кажется отвратительным, мы предпочитаем хороший шоколад.

Он снова обернулся к Полиньяку:

– Благодарю, капитан. Вы сослужили мне хорошую службу. Теперь можете идти. Или мне придется просить вас трижды?

– Нет, сир. Всегда к вашим услугам. – Мушкетер поклонился и вышел из зала.

За дверями его ждал Россиньоль.

– Как все прошло?

– Трудно сказать. Возможно, он возведет меня в ранг герцога, возможно, лишит занимаемой должности. Я не знаю.

– Не печальтесь, так бывает со многими. Его не так-то просто раскусить. Вы передали ему кольцо?

– Да. И растения тоже.

– Что вообще все это значит, как по-вашему, капитан?

– Я полагаю, что Вермандуа удалось бежать. И что убили на мосту кого-то другого.

Россиньоль растерянно заморгал:

– Но если его считают мертвым, почему он подал весточку о себе?

– Я думаю, он хотел помириться с отцом. Но это стало невозможно, особенно после того, как тот лишил его легитимности. Что, однако же, не означает, что Вермандуа утратил желание помириться. Возвращая печать, он сигнализирует отцу, что подчиняется его решению. Кроме того, он отдал королю самое дорогое, что у него было, – кофейные растения.

– Но откуда он их взял?

– Понятия не имею. И все же не забывайте, что он – мастер-вор.

Они шли через зеркальный зал. Примерно на середине остановились и поглядели в окно на Гранд-канал, по которому в сторону дворца медленно плыла гондола в форме лебедя. Оба на мгновение замолчали. Затем Полиньяк пробормотал:

– Знаете, какой вопрос не давал мне покоя?

– Какой?

– Чем закончилась бы эта история, если бы Челон и Вермандуа не сбежали от нас.

– Что ж, по всей видимости, судьба решила иначе.

– Судьба? Вы имеете в виду булочников. Просто ужасное совпадение, что они заявились именно тогда, вы не находите? Можно подумать, кто-то подал им знак.

Россиньоль улыбнулся:

– Вы тоже начинаете видеть повсюду шпионов и интриги, капитан. А теперь прошу меня извинить. У нас война, мне нужно расшифровать множество депеш.

Россиньоль поклонился и исчез, а Полиньяк еще долго стоял у окна, держа в руках четки, и смотрел на канал.

Прежде чем вернуться к расчетам, которыми она занималась на секретере, Ханна протерла усталые глаза. С каждой неделей становилось все труднее разбирать почерк хозяина дома. Подагра в суставах пальцев в последнее время разыгралась не на шутку, кроме того, он почти ничего не видел. И результатом становились эти жуткие каракули, которые лежали перед ней, – шесть страниц, заполненные иероглифами. Если бы эти записи были обычными письмами, можно было бы расшифровать неразборчивые места, обратившись к контексту. Однако с математическими расчетами это было почти невозможно. На этом листе содержались расчеты по гравитации, которые должны были дополнить рассуждения Ньютона. Но сколько бы Ханна ни вглядывалась в оформленные по подобию записей Лейбница формулы, дюжины гамм, дельт и знаков «равно», кое-что по-прежнему оставалось неясным. Поскольку статью уже завтра следовало отослать издателю « Acta Eruditorum » [114]в Лейпциг, ждать было нельзя. Женщина со вздохом поднялась. Придется будить старика.

Ханна на цыпочках, стараясь не шуметь, прошла из кабинета в столовую, чтобы не разбудить второго человека, дремавшего там на небольшой койке. Она поглядела на ребенка. Казалось, он спал глубоко и крепко. До рождения Вильгельма-Лодевийка большая столовая была наполнена тиканьем часов, стоявших вдоль стен комнаты. Однако после продолжительных дискуссий хозяин дома понял, что для всех будет лучше, если ребенок не будет просыпаться каждый час от адского шума, который издавали часы.

Женщина стала подниматься по лестнице, ведущей на второй этаж. Официально Ханна Кудеваар была племянницей хозяина дома. Поскольку тот так и не женился и не завел детей, она должна была помогать дряхлеющему старику вести хозяйство. Это было почти правдой, хотя на самом деле она скорее занималась ведением всей его корреспонденции и готовила к публикации его временами совершенно запутанные трактаты. Когда скрывать ее беременность стало уже невозможно, соседи, конечно же, стали шушукаться – об этом говорила половина Гааги. Затем среди соседей распространился слух, который они же сами и пустили, согласно которому Ханна замужем за офицером Голландской Ост-Индской компании, в данный момент он находится в Нагасаки и вернется только через несколько лет. Маленький Вилл был зачат незадолго до отъезда господина Кудеваара. Конечно же, в это никто не поверил. Просто всем гораздо больше нравилась идея, что знаменитый натурфилософ зачал ребенка в возрасте шестидесяти трех лет, да еще и с такой молодухой.

Поднявшись по лестнице на самый верх, Ханна на миг выглянула из окна. Начиналась весна, снег сошел. Во дворе дома имелся сад. Он, как хорошо было видно отсюда, состоял из двух квадратных грядок одинакового размера. Из земли уже появились какие-то ростки, похожие на тюльпаны. Стебельки цветов, увенчанные бутонами, поднялись вверх примерно на один фут.

Отвернувшись от окна, женщина направилась к его спальне. Дверь была лишь прикрыта; Ханна услышала негромкий храп и постучала в притолоку. Ей пришлось проделать это трижды, и каждый последующий стук должен был быть громче, чтобы Христиан Гюйгенс наконец проснулся.

– Да? Ханна?

Женщина вошла в комнату. Несмотря на все ее усилия, спальня Гюйгенса была похожа на рабочий кабинет, как вообще все, где бы он ни устроился. Натурфилософ повсюду разбрасывал конверты и скомканные бумажки, на комоде лежало несколько разобранных часов и записи партитуры оперы, над которой он как раз работал. Она предвкушала момент, когда Вильгельм начнет ползать по дому. Если ребенок примется мусолить валяющиеся повсюду математические выкладки Гюйгенса, этому человеку волей-неволей придется придерживаться какого-то порядка.

– Мне очень жаль, что приходится вас будить. Но у меня проблемы со статьей.

– Той, что для « Acta »?

– Да.

– Что за проблема?

– Ваш ужасный почерк, сеньор.

Гюйгенс улыбнулся:

– Сейчас приду. Подождите на лестнице, если вас не затруднит.

Он медленно поднялся и побрел в угол комнаты, где находилось кресло-туалет.

– Мне нужно только…

Женщина кивнула, вышла из комнаты и спустилась на лестничную площадку. За спиной у нее раздалось покряхтывание Гюйгенса. Как и большинство мужчин его возраста, он страдал от камней, поэтому процедура могла немного затянуться. Ханна тем временем рассматривала сад сквозь витражное стекло. Солнце заливало внутренний двор, и она увидела, что один из тюльпанов уже начал раскрываться. Даже отсюда были видны белые лепестки с пурпурными прожилками.