Владимир Горбань - Как я стал кельтом

– Давай зайдем, – предлагаю я.

Тяжелая дверь отворяется довольно легко. Мы входим вовнутрь. Огромный холл, высокие потолки, узкие высокие окна с витражами, изображающими библейские сюжеты, ряды черных лакированных скамеек. Вдали от входа алтарь, статуи Христа, Девы Марии, Святого Патрика. Мягкий приглушенный свет, мерно горят свечи. И ни души. Только тяжелым гулом отдаются наши шаги по бетонному полу, заботливо выложенному мозаикой. Гул в пугающей тишине.

Мы ставим свечи за здоровье и упокой наших родных и близких людей. Стоим некоторое время рядом в молитвенной тишине. На душе становится благостно и спокойно. Так, наверное, и должно быть, единение с Богом – интимный процесс. Вспоминаю Клифы Мохер, и мысли мои вновь возвращаются к бренности бытия. Всякий человек, будь то нищий под забором или Президент сверхдержавы по сути всего лишь мелкая песчинка в пучине Космоса.

Мы разворачиваемся и медленно идем к выходу. Слева и справа от двери находятся кабинки с зашторенными окошками. По западным кинофильмам я знаю, что в них католики исповедуются перед священником. Каются в своих грехах и получают их отпущение. Мне любопытно, я открываю шторку одной кабинки и заглядываю вовнутрь. Затем заглядываю во вторую, третью, четвертую. Все кабинки под завал заполнены церковной утварью. Я в шоке…

Мы едем дальше. Навигатор женским механическим голосом указывает путь:

– На третьем круге сверните направо. Следуйте в направлении дороги еще пятьсот метров. Пожалуйста, не превышайте скорость движения.

И я вдруг вспомнил наш сложный разговор с Михаилом Галкиным, саратовским поэтом и прозаиком за пару недель до моего отъезда в Ирландию. Михаил большой умница, энциклопедически образованный человек, который все без малого двадцать пять лет нашего знакомства постоянно удивляет меня своими обширными познаниями. И не только в сфере естествознания и литературы, но и в области веры в Бога и различных вероучений. Михаилу уже за пятьдесят, позади у него сложная и интересная жизнь.

Мы сидели на скамейке в парке «Липки», расположенном недалеко от издательства «Слово», курили сигареты одну за другой. Догорало жаркое поволжское лето, то в тени огромных столетних лип было вполне приятно дышать. Мимо туда – сюда сновали люди с озабоченными и не очень лицами. Молодые мамы прогуливали в колясках детей.

– Понимаешь, – говорю я Михаилу, – я давно уже к некоторым евангельским событиям отношусь, понимаешь…

– С недоверием? – подсказывает Михаил.

– Да нет, не с недоверием. Недоверие – это не то слово. Может быть, с определенной долей сомнения.

– Ну, это нормально.

– А как же вера? Вот я множество раз с большим трепетом в душе перечитывал то место в священном писании, где Иисус на Элеонской горе, когда сопровождавшие его апостолы уснули, просил, чтобы его «минула чаша сия».

– Ты имеешь в виду Гефсиманское борение Христа?

– Да, Гефсиманское борение. Так вот, по моему не к Богу отцу он тогда обращался. Уж очень это похоже на разговор не с Всевышним, а с обычным смертным человеком. Такое ощущение, что сомневались оба участника разговора.

– Ты думаешь, в тот момент Иисус общался с Иудой?

– Да, с Иудой.

– И договаривался с ним.

– Именно!

– Ну, о том, что Иуда не предавал Иисуса – версия не нова. Ты никого этим не удивишь. Ничто не ново под Луной.

– Я хочу написать об этом роман.

– И что?

– И опубликовать его.

– А зачем?

– Ну как же это зачем? Я литератор, мое призвание писать, делиться с миром своими мыслями, ощущениями, чувствами.

– Хочешь изменить мир?

– Ну не совсем так революционно я мыслю.

Михаил посмотрел на меня пристально, в его взгляде я уловил вполне конкретное осуждение моим намерениям.

– Ты вот о чем подумай, – вздохнул Галкин, – на Земле проживают более миллиарда христиан. И все они верят в то, что Иисус Христос был непорочно зачат от Святого духа, был рожден как потомок царя Давида в Вифлееме под Иерусалимом. Что он был безгрешен, проповедовал слово Божье, исцелял больных, творил чудеса и был предан апостолом своим Иудой Искариотом за тридцать сребреников. И именно за проповеди свои, а также за искупление грехов человеческих был распят на кресте. И на третий день воскрес. Выкинь из этой догмы историю с предательством и все христианское вероучение рухнет. Миллиард людей, верующих во Христа и ожидающих его второго прихода, будут ввергнуты в мировоззренческий шок. Многие просто сойдут с ума или покончат жизнь самоубийством. Начнутся такие брожения в головах, мама не горюй! Начнутся погромы, кровавая резня на почве всеобщего умопомешательства. Мир перевернется с ног на голову. Хотя…

– Что хотя?

– Не поверят тебе! Не захотят поверить тебе, какие бы ты аргументы и факты не приводил и какой бы художественной силы роман не написал!

– Думаешь так?

– Думаю так. В России, стране давно безбожной ты никого и ничем не удивишь. А вот в Европе…

Мы въезжаем в Каван. Справа по пути высится огромный католический храм. Я был в нем несколько раз. Но кабинок для исповеди в нем не видел. Может быть, они просто скрыты от посторонних глаз? Ведь единение с Богом – интимный процесс…

Каждый человек рожден для счастливой жизни. Другого божественного замысла трудно себе представить. Все умозаключения о том, что мы пришли в этот мир ради того, чтобы искупить чьи – то грехи или наилучшим образом подготовиться к своей следующей жизни выглядят, по меньшей мере, малоприятными душе и сердцу. Более того, выглядят несправедливыми и потому даже обидными умозаключениями.

Вот только понятие счастья у разных людей разное…

Для одних счастье – это достойно оплачиваемая работа, благоустроенное жилье, дружная семья, здоровье и душевный покой, любовь и забота родственников и друзей, жизнь в мирной цивилизованной стране. Это – спокойное счастье.

Другие для обретения счастья всю жизнь гонятся за большими деньгами, стремятся к безудержной власти, жаждут громкой славы. Душевный покой наступает у них лишь, когда реализуется очередной большой проект, взята новая, недосягаемая для других вершина. Это – счастье суетливое.

Есть люди, для которых полное ощущение счастья невозможно без творческой самореализации. Как правило, они рождены такими и проявляют свою тягу к музыке, литературе, живописи, актерству или научной деятельности с очень ранних лет. Это счастье творчества, оно очень капризно.

Свое ощущение счастья существует у людей военных, моряков, летчиков. Оно также свое особенное у полицейских, пожарных, священнослужителей, спортсменов, любителей экстрима. Надо полагать, даже у маньяков и душевно больных людей своя особая формула счастья, которую обычным людям невозможно понять и невозможно принять.