Валерий Михайлов - Опадание листьев

– Тогда рюмочку за счет заведения?

– Вот теперь я вижу, что попал к старому доброму Алексу.

– Пожалуй, я с тобой тоже выпью, – Алекс налил две рюмки, – За тебя.

– Извините, от вас можно позвонить? – от этого голоса меня как будто током шибануло.

– Мама!

Я готов был поклясться чем угодно, что это была Элизабет. Она ничуть не изменилась, хотя прошло более двадцати лет. Все те же двадцать с чем-то на вид, тот же огонь в глазах. Она была в черном, и этот цвет был ей не столько к лицу (ей все было бы к лицу), сколько гармонировал с ее внутренним содержанием.

– Оригинальный способ знакомиться в баре. Так можно я позвоню?

– Конечно, мэм, – Алекс поставил телефон на стойку.

– Налейте нам с остряком чего-нибудь, – сказала она, и, слегка подумав, добавила, – и себе тоже.

– Алло, Марта? Я скоро буду… Да… Как обычно, – сказала она невидимому собеседнику.

– Ну и кто у нас здесь шутит? – спросила она, глядя мне в глаза своими черными глазищами, от которых я опьянел сильней, чем от водки.

– Ник.

– Прелестное имя. Можешь звать меня Элизабет. Пойдем?

И я пошел вслед за ней, как ручной песик за своей хозяйкой, ни о чем не спрашивая. У меня даже в мыслях не было сказать ей нет. Отныне любое ее слово было для меня законом.

– Садись.

У нее был шикарный «Роллс-ройс». Я сел в машину и провалился в небытие.

– …правда, он прелесть? Чем-то на тебя похож.

Я включился уже в уютной просторной комнате с высоким потолком. Она была точь-в-точь, как женские спальни в мыльных операх, а сериалов на своем курорте я насмотрелся, будь здоров. Мы сидели на огромной кровати. Элизабет держала на руках упитанного бутуса, который довольно агукал и смеялся. Пожалуй, я выключился только для себя самого.

– Нравится?

– Симпатичный, – сказал я, слегка покривив душой. – Не люблю детей, но их мамочкам об этом не скажешь.

– Держи, – она дала мне ребенка на руки.

– Ну, привет, – с детьми я теряюсь сильнее, чем монах в постели со шлюхой.

– Да ты никогда детей не держал!

– Держал пару раз.

– А свои?

– Не мой стиль.

– А что в твоем стиле?

– Еще не знаю.

– Ты пока поиграй с ним, а я пойду распоряжусь насчет ужина. Хорошо?

Когда она оставила нас одних, во мне проснулось какое-то странное чувство, которое дремало все эти годы среди моих инстинктов. Я вдруг почувствовал связь с этим довольно хрюкающим у меня на руках существом, мне захотелось стать с ним одним целым, чтобы он превратился в меня, а я в него. Мой разум угасал, подчиняясь инстинктам, отходил на второй план, превращался в зрителя… Я поднял ребенка, поднес к лицу, поцеловал… И, подчиняясь дьявольскому импульсу, я впился зубами в нежное детское тело. Страшный предсмертный крик умирающего младенца наполнил комнату, ударил меня по ушам, заставил втянуть голову в плечи. Ловким движением я свернул ему шею, и принялся пожирать его тельце.

Когда все было кончено, я вновь стал собой. Я был раздавлен, уничтожен, убит. Несмотря на то, что в свое время я отправил на тот свет практически всю свою семейку, несмотря на целую кучу убийств впоследствии, ставших моими буднями, такое было выше моих сил.

– На, выпей, – приказала Элизабет. Я не заметил, как она вошла в комнату.

Я машинально осушил стакан, даже не почувствовав вкус питья. Буквально через минуту мне стало легче, а еще через некоторое время на меня обрушилось ватное спокойствие.

– Отошел?

Я кивнул. Говорить не хотелось.

– Не волнуйся, это у нас в роду, мой бедный мальчик. Пожирать детей, чтобы оставить потомство, пожирать мужей… – она спокойно курила, сидя рядом со мной на кровати и гладила меня по голове, – успокойся, ничего страшного. Мальчики в нашем роду никогда ничего не значили. Это была ошибка. Такая же, в принципе, как и ты. Но мы исправим, мы все исправим. Правда? – она посмотрела мне в глаза.

Разве мог я сказать ей нет!

– Ты должен будешь ответить на мои вопросы. Должен говорить да. Всегда только да. Ты понял?

– Да, – ответил я, как автомат.

Я прекрасно понимал ее вопросы, понимал, чем для меня это грозит, но я был абсолютно спокоен, мой рот сам произносил «да», а тело слушало Элизабет.

– Веришь ли ты в меня?..

– У вас девочка, госпожа, – радостно сообщила принимавшая роды Марта.

– Наконец. Где она? – прошептала Элизабет.

– Вот.

Марта положила на грудь Элизабет новорожденную.

– Счастье мое, – глаза Элизабет светились неподдельной любовью наверно впервые в ее долгой жизни.

– Познакомься, Жанна, это Гиви.

Значит теперь мое имя Жанна. За свои неполных шестнадцать лет я успела поменять штук десять имен. Мы меняли города, страны, имена… Нигде нам не сиделось на месте. Мы как будто все время от кого-то бежали. Отца, кроме тех мгновений, когда он умудрился стать отцом у меня не было, в школу я не ходила, друзей… Какие могут быть друзья, если ты никогда не распаковываешь чемоданы?! Воспитывала меня мама. Она-то и дала мне неплохое образование. Конечно, уравнения с кучами неизвестных я не решала, да мне это было и не нужно, но этикет, литература, музыка, живопись… Мама прививала мне хороший тон. Когда мама исчезала «по делам», а это случалось раза два в неделю, я оставалась на попечении Марты – нашей старой доброй служанки. Конечно, дома мы не сидели. Мама быстро обзаводилась знакомствами, и мы бывали на всех мероприятиях, которые могли вызвать хоть какой-то интерес. Так что назвать меня затворницей было нельзя.

Гиви был маленьким тщедушным мужичком с ярко выраженным рыхлым животом. Волосы у него росли где угодно, но только не на голове. С головы они давно уже разбрелись по всему телу. От него воняло потом, чесноком и дешевой водкой. И это ничтожество мама привела домой! Надо сказать, что она никогда не приглашала к нам в дом (где бы мы ни останавливались, мы снимали дома, мама терпеть не могла гостиницы и квартиры) мужчин, как никогда не позволяла никому даже малейших намеков в моем присутствии. Ее личная жизнь была покрыта для меня мраком.

Мама была очень красивой, стильной женщиной, излучающей изящество и шарм. К тому же она обладала магнетической силой, превращающей любого мужчину в раба, готового упасть к ее ногам, стоило ей только пожелать этого.

А тут этот Гиви, который ввалился к нам, как к себе домой. Первым делом он забрался в бар, соорудил себе нелепую смесь, которую выпил практически залпом. Затем плюхнулся с ногами в не чищенных старых ботинках на дорогой диван, и вылупился на меня, будто я недвижимость, которую он хочет купить.

– Что скажешь? – спросила его мама.

– Лизонька, ты просто… – не находя слов, он противно зачмокал губами, – ты прелесть!

Гиви похабно похлопал маму по заднице. Я была в шоке. Мать никому не позволяла раньше так себя вести. Она не выносила пошлости ни в каком виде, да и не в ее характере было позволять кому бы то ни было по отношению к себе даже малейшего проявления неуважения.