Валерий Михайлов - Опадание листьев

У входа в корпус нас ждали люди в белых халатах.

– Быстрее.

Мы бегом преодолели три этажа и длинный больничный коридор. На всем протяжении этого кросса мы не встретили ни единой человеческой души. Казалось, что все обитатели больницы попрятались в свои норы.

В палате интенсивной терапии весь в гипсе, обмотанный проводами и капельницами лежал человек. Он умирал. Кроме него в палате никого не было.

– Держи, – Рафик дал мне странного вида нож.

– Быстрей.

– Но я…

– Считаю до трех, – Рафик приставил к моей голове пистолет.

Оказывается, это не так уж и невозможно. Обрывается что-то внутри, и… Только не смотреть в глаза, только не смотреть в эти чертовы глаза… Он был перебинтован весь, как мумия, вот только глаза… Живые, знакомые, родные глаза… Нана одно мгновение… А он ждал, будто не я его, а он меня должен был этим ножом… Он благословил меня, дал добро.

– Пошли, – приказал Рафик, и меня взяли под руки и потащили прочь из палаты.

Я же был спокоен, вот только ноги… они безвольно волочились по полу, и по ним текло что-то теплое. И только в машине… Да так, что Рафику пришлось мне колоть лошадиную дозу успокоительного…

Первое, что я почувствовал, придя в себя, был запах сигары.

– Уходи! – я не хотел никого видеть, даже дракона, с которым мы, если не подружились, то, по крайней мере, нашли общий язык.

– Ты очень гостеприимный мальчик, – спокойно заметил он.

– Уходи. Я не хочу никого видеть.

– Тебе удалить глаза? Можно под наркозом.

– Что?

– Немного дружеской помощи, и твое желание станет явью.

– Мне не до шуток.

– Еще бы. Первый удачный суицид.

– Что ты сказал? – я вскочил с кровати.

– То, что ты и без меня знаешь.

– Так это был…?

– Да. В больнице ты не ошибся.

Мои ноги вновь стали ватными, и я плюхнулся на кровать.

– С тобой все в порядке? Может, еще укол?

– Нет, я…

– А ты молодец. Другие бы на твоем месте… Да ты покраснел!

– Там, в машине…

– Еще бы. Такой шок. Мало того, что первое убийство, и не в бою или драке, а так вот, беззащитного человека, которого раньше в глаза не видел.

– Не надо только про глаза. Я до сих пор…

– Ты видел его глаза?

– Да. Одно мгновение. Перед…

– И ты все понял?

– Нет, но у меня такое ощущение, что где-то в области сердца у меня находится сквозная дыра, через которую дует холодный ветер.

– Все правильно. Всадив в него нож, ты убил его в себе. В этом и состоит смысл последовательных убийств, пока последний из вас…

– Что значит, последний из вас?

– Ты живешь одновременно и параллельно. Вы как субличности в мозгу шизофреника, автономные части единого целого. Вы мечитесь среди Миров, возрождаясь вновь и вновь, и только совпадение дает вам шанс. Тогда вы вооружаетесь ритуальными ножами и ищите друг друга, чтобы переколбасить всех, до последнего…

– Который сможет найти гвоздь?

– Который сможет совершить последний ход.

– Но Рафик…

– Рафик – толстый черномазый ублюдок. Глава магического клана. Эти еще тупее доблестных рыцарей. Если те были тупыми от природы, то эти отупели от чрезмерных знаний. Белая магия, черная магия, голубая магия, силы добра, силы зла… Взрослые люди, а такой херней занимаются.

– Вот те на! Самый мифический персонаж не верит в магию!

– Не верит в магию, – передразнил меня дракон. – Магия – это эмпирическая наука, доведенная до маразма. Что же касается научной составляющей, то наука и вера – вещи несовместимые. А за верой в маразм тебе лучше обратиться к попам. Это больше по их части.

– Так ты хочешь сказать, что никакого гвоздя не существует?

– Не существует, как не существует ничего кроме гвоздя.

– Ты заговорил, как великий колдун из мира фэнтези.

– …?

– Нихрена не понятно и жутко таинственно.

– Ты это поймешь позже.

– Ты хочешь сказать?..

– Тсс! В любом случае, это будешь ты.

– А никак нельзя по-другому?

– Для тебя нет. Сначала тебе надо избавиться от шизофрении, обрести целостность, и только тогда… – дракон не договорил.

– Но почему… Он словно бы сам благословил меня?

– Ты подарил ему покой. Ты освободил его от вечной вереницы рождений, мук, смертей…

– Вот скажи ты мне рептилоиду: что вы так носитесь со своею духовностью? – спросил меня Ыа, разглядывая свежий маникюр.

– Ну как же… – вопрос дракона застал меня врасплох, – духовность – это…

– Затрудняешься в определении? Я, честно говоря, тоже. В тех энциклопедических словарях, куда я заглядывал, этого слова вообще нет. Правда, я смотрел словари исключительно большевистского производства. Насколько я понимаю, духовность – это термин, означающий связь или отношения человека и Бога.

– Ну?

– Это я тебя спрашиваю, ну?

– Тебе не нравится духовность?

– А тебе она нравится?

– Духовность – это нечто высшее, что есть в человеке… – промямлил я. – Каюсь, я мало интересовался вопросом духовности.

– Но вопросом нравственности ты не мог не интересоваться.

– Меня больше интересует безнравственность, особенно безнравственность красивых женщин.

– Изумительно! – дракон был доволен моим ответом. – А все почему? Нравственность, так называемая высшая нравственность, якобы заповеданная вам богом, противоречит человеческой природе. Она запрещает вам все, что заложено в вас природой или богом. Ваша природа любит поесть, поспать, от души позаниматься сексом, и что же? Все это объявлено смертными грехами, это безнравственно. Вы противоречите сами себе. Ведь если вы образ и подобие – то ваша природа божественна, как и все ваши естественные потребности, включая потребность в полноценном регулярном сексе. Ваша же нравственность, которая, якобы, тоже от бога, требует от вас смирения, отвергая оборонительный инстинкт; целомудрия, способного привести к психозу; а так же массу правил, перечеркивающих вашу природу на нет. И если ваша природа – это подобие божье, а нравственность – его воля, то мы получаем бога, ненавидящего свою природу, который, тем не менее, создает людей по своему образу и подобию, причем исключительно из любви к ним. Интересный получается бог?

Последняя ночь перед боем.

Мы сидели на вершине горы, в которой была драконова пещера, и смотрели, как огромный красный диск медленно опускается в море, окрашивая все вокруг в фантастические неземные цвета. Было настоящее теплое лето, когда днем наслаждаешься солнцем, а вечером прохладой легкого ветерка с моря.

– Ну, будем!

Мы подняли из красного золота кубки с не менее драгоценным вином, которое было ровесником этого моря, а может быть солнца и звезд. Я пил маленькими глотками, наслаждаясь вкусом и ароматом самой вечности, чей красный сок был в моем кубке. Мне никогда еще не было так легко и спокойно. Я словно вознесся над тысячелетиями, отделявшими меня от того виноградника, я парил над вечностью, парил над собой, парил над рождением и смертью империй, пожирающих друг друга, чтобы, в конце концов, превратиться в море или песок, куда зарывается солнце в часы заката, парил над решающим завтра, над жизнью и смертью, над добром и злом, над радостью и страданием. Я парил и слушал Дракона, напутствующего меня в последний раз.