Елена Соколова - Избранное. Проза. Стихи.

Натанцевавшись вволю восточных танцев (она научилась даже трусить животиком), Гретхен захотела, наконец, избавиться от Рауфа. Сказала, что ей позвонили из отеля и просили зачем-то срочно приехать. Он расстроился, но по всему было видать, что такой поворот для него не смертелен: так поступают охотящиеся кошки. Завидев добычу, они ползком к ней приближаются с таким вниманием и так целеустремлённо, что, кажется, это единственная их в жизни цель. Но, если птичка улетает, – равнодушно зевают и отворачиваются: подумаешь, дескать, не очень-то и хотелось…

Гретхен пожелала пройтись ещё разок по тому белому квартальчику, где днём они сидели с Рауфом в кафе.

Рауф подозвал такси и сказал водителю название района. Он поцеловал на прощанье девушке руку, пожелал всего хорошего и протянул свою визитку.

Таксист быстро доставил Гретхен в так полюбившееся ей место.

Вечером эти милые улочки – чистые, хорошо освещённые – выглядели ещё более уютно. И плитка под ногами казалась совсем домашней, керамической, а не тротуарной, настолько она была белой и нарядной. С обеих сторон улиц открытыми дверями зазывали прохожих магазинчики – небольшие, до отказа набитые всевозможными яркими товарами: сувенирами, вазами, светильниками, кальянами. Из разноцветного стекла или матовой, сочных цветов керамики. В витринах великого множества ювелирных лавок сверкали золотые и серебряные украшения с драгоценными камнями.

Гретхен ощущала себя заколдованной принцессой из сказки. Город не отпускал её, завораживал, просил остаться на его улицах до утра. Она тихо смеялась про себя, она ему верила. Константинополь, или как его только не называли за века, внушал спокойствие, радость и смутные предчувствия оправданных надежд.

Она присела за столик открытого кафе. Напротив сидели пожилые турки – муж и жена. На смуглых полных пальцах женщины красиво смотрелись кольца из жёлтого золота восточной работы. Гретхен отметила, что всех мусульманок отличает особая, присущая только им скромность. Даже то, как эта дама курила, выглядело целомудренно.

На обратном пути таксист ей попался весёлый. Он откровенно заигрывал с Гретхен. Это был типичный турок: османское наследие его предков сквозило во всём его облике. У него был маленький горбатый нос, острый подбородок, пронзительные глаза, короткие смолянистые, напомаженные по моде волосы, остроконечные низкие уши. Когда он выскочил на минуту из машины, чтобы купить сигарет, Гретхен рассмотрела его ладную, спортивную фигуру. Наверное, он был очень сильным, не взирая на свой небольшой рост. Всё дело портил только исходивший от него стойкий запах позавчера вымытого тела.

Они шутили и смеялись с ним всю дорогу до гостиницы. В открытые окна такси врывался вихрь чувственной турецкой музыки, микст из разных песен: громких, звонких, печальных, зажигательных. Казалось, музыка была неотъемлемой частью этого древнего, прекрасного, загадочного организма под названием Стамбул.

В отеле, выйдя с сигаретой на балкон, Гретхен стала с наслаждением рассматривать панораму ночного в огнях города. Поймала лицом тёплый ветерок – бриз, который постоянно дул с Босфора в эту пору. И поняла, что хотела бы прожить здесь всю жизнь. Как жаль, что завтра ей улетать.

Мариетта сегодня встала пораньше. Ну, и пусть, что выходной. Настроение у неё было чудесное, энергии – море. На днях её любимый улетел в отпуск, а она будет его ждать. Верная, как собака. У неё и в мыслях не водилось, чтоб изменять такому парню. И не только из-за боязни огласки, просто это не в её природе – предавать. Уж если она любила, то до конца дней. А если ненавидела – лучше об этом не думать…

В последнее время она ловила себя на том, что ей стало плевать на Энрике. И на Люси, и на всех них вместе взятых. Она даже перестала злиться. И этот факт её радовал: ведь когда кого-то проклинаешь, лишь малая толика может навредить объекту ненависти, а вся остальная злоба травит тебя саму. Твою суть, твою душу.

Сегодня у неё были грандиозные планы по дому: навести порядок во всех уголках, перестирать вещи, наготовить на неделю вперёд, заняться цветами в палисаднике.

Всё утро и весь день она копошилась по хозяйству, и теперь вот вышла во двор, к своим орхидеям. Их у Мариетты было великое множество. Как радовали они глаз своим неповторимым разноцветьем! А форма цветка! Недаром говорят, что орхидея – символ женщины, её гениталий, самой её сути. Секатором она бережно отрезала подсохшие стебли и корни, опрыскивала цветы благодатной для них влагой.

Закатное солнце тёплым бархатом касалось жаждущего нежности тела…

Жаль, что у неё нет телефона, она могла бы поговорить с Крессом. Как он там?

Кресс задумчиво скатывал пальцами билет до Гааги в трубочку. Он только что прошёл регистрацию, сдал багаж и стоял в зале ожидания вылета, прислонившись к белой мраморной стене в Стамбульском аэропорту.

Вот так верить женщинам. Целых полтора часа он, как идиот, прождал Гретхен возле Софийского Собора, а она не пришла. Жаль, что он не записал название её отеля. Да она и не хотела оставлять ему никаких координат, в том числе и домашнего адреса.

Вероятнее всего, он её безнадежно потерял. Досадно – что-то в его душе утратилось вместе с ней. Она была непростой девушкой.

А может быть, это и к лучшему! Дома его ждёт Мариетта, и хоть он и не давал ей никаких обещаний, и не факт, что та его дождётся, всё-таки было бы подло, вот так, переспав накануне с одной, заводить сразу роман с другой. Хотя, какой роман? Он и не помышлял о романе. Но если быть абсолютно честным с собой, Гретхен его очень волновала.

Объявили посадку. Он встряхнул своей блондинистой шевелюрой, отгоняя тоскливые мысли, и нагнулся за саквояжем. Как вдруг, сердце его бешено забилось:

– Гретхен!

Она обернулась:

– Oh, mein Gott! Я была уверена, что больше не увижу тебя!

Он так заорал, увидев девушку, что пассажиры стали оборачиваться в их сторону.

Они представляли собой заметную пару: высокий, ладный, загорелый блондин в одежде стиля гранж и элегантная, изысканная, очень стройная блондинка в дорогом светлом летнем пальто, с бриллиантами в ушах. При этом он излучал неподдельную, бурную радость. Она – лишь прохладную вежливость.

– Только не говори, что мы опять летим вместе, – Гретхен разговаривала с ним тоном избалованной кошечки, почти мурлыкала (она знала, что это ей идёт).

– Думаю, нет. К сожалению. У нас ведь разные направления. У меня – Гаага, у тебя – Берлин.

– Ну да, – Гретхен равнодушно оглядывалась: где бы присесть.