Елена Соколова - Избранное. Проза. Стихи.

Разделанную рыбу бросали в огромные тазы, внутренности – в корыта, возле которых постоянно паслись прибившиеся коты и собаки. Они совсем не враждовали между собой – всем хватало пищи. Груды соли, свежий ветер и океанская вода, в которой рыбу промывали, были превосходными антисептиками.

– Хэй, Энрике, говорят твоя от тебя забрюхатела. Ну и пузо у неё! Не иначе – там двойная икра! – Матиас, здоровенный самбо (помесь индейца и чёрной) ржал во весь рот – большой красный, с зияющей впереди среди белого чёрной дырой. Передние зубы ему выбили когда-то в драке за неуёмные шуточки. Вот и сейчас тоже он явно нарывался – не обращал внимания на угрюмость Энрике и всё цеплялся к нему с подколками.

– Еле-еле ходит бедняжка, и как это ты им всем подряд засаживаешь? Гляди, как бы твоя Маритта не сделала ей преждевременные роды. И тебе тоже!

Энрике сжал зубы. Молниеносно подскочил к самбо, схватил его за предплечье, замахнулся и чуть не вонзил ему свой огромный, весь в рыбьей крови нож в хохочущую пасть.

От неожиданности тот остолбенел на мгновенье, потом, как налим, вывернулся из руки противника (благо, тело было мокрое от пота) и уже в паре метрах от него, потирая предплечье, выкрикнул:

– Нервнобольной! Позаводил себе кучу баб, и ищет виноватого!

Очень вспыльчивые люди отходят совсем не так быстро – вопреки общеизвестной истине. Энрике со злости на маленькие кусочки расшматовал большого жирного тунца, потом с размаху засадил нож в крепкий, просоленный стол. Чертыхнулся, сплюнул и быстро пошёл берегом. Рабочие, усмехаясь, поглядывали ему вслед, не прекращая разделки.

– Проклятый самбо! И без него тошно, – в душе Энрике побаивался Мариетту, – а он ещё насмехается, подлец.

Энрике слыл любвеобильным. Как и большинство мужчин на острове, впрочем. Женщины тоже не связывали себя клятвами верности почём зря. Но – парадокс – на фоне общей свободы отношений обоюдная ревность процветала. И часто конфликты разрешались либо поножовщиной, либо другими видами мести, более изощрёнными.

Поясницу потягивало, внизу живота ныло. Люси догадывалась (хоть и была первородкой) что это были тревожные симптомы. Седьмой месяц – самый опасный, так говорит бабушка. Но Люси удалась крепкой, пышногрудой, с широкими плечами и тазом. Не очень высокой. Не то, что эта лошадь Мариетта. И что Энрике в ней нашёл? Интересно, догадывается ли она, что Энрике ей изменяет? И не просто изменяет – он любит её, Люси. В этом никто не мог сомневаться. Последнее время он только у неё и пропадает каждую ночь. Засыпая, подолгу гладит её большой, натянутый живот, целует его. Говорит, что мечтает о близнятах. Интересно, как он захочет их назвать? Ведь, наверняка, это будут мальчики. Так хочет Энрике.

Не поверив подруге, Мариетта пошла к самому знаменитому на острове колдуну. К нему обращались только в крайних случаях, если ничто другое не помогало. Он был страшным и злым. Но если уж брался за дело, то действовал безошибочно. На все сто, как говорится.

Анатоль, так звали колдуна, был белокожим. И это всех удивляло, ведь и его родители, и все его предки (насколько их помнили) были мулатами. Но, видать, сказалась какая-то давняя наследственность – и, унаследовав крупные, африканские черты лица, Анатоль поражал всех нежной, веснушчатой кожей и пронзительным, серо-голубым взглядом недобрых глаз из-под рыжих колючих бровей. Ему было под шестьдесят, но выглядел он лет на сорок. Любил молодых девушек, крепкий ром и мясо с кровью. Его он часто готовил себе на углях сам, посыпая еду какими-то острыми и пряными, одному ему известными специями.

Сегодня он был явно не в духе. Да и редко его видели смеющимся. Жил он, как и положено колдуну, на окраине. Прислуживал ему мальчик, чёрный словно уголёк, Сэм.

– Господин, я приготовил вам апельсиновый сок и зажарил бананы, как вы любите, – Сэм бесшумно появился на веранде.

– Поставь на стол и иди, – хмуро ответил Анатоль. Не вставая с кресла-качалки, он проводил взглядом Сэма, не взглянув при этом на поднесённую им еду. Смутные предчувствия мучили его всю ночь и утро, – верный знак скорой недоброй работы, которая тяжело ему давалась. После неё он долго болел головой и животом, лежал плашмя, нечего не ел и не пил. Но выбор был сделан за него, – ещё в детстве бабка приобщила маленького Анатоля к страшному ремеслу, а уходя на тот свет, приказала сделать дыру в соломенной крыше. И мальчик самолично рубил мачете тугую солому прямо над кроватью умиравшей старухи – труха сыпалась ей на бледное восковое лицо, пока та не испустила свой грешный дух. Наверное, прямо в эту дыру…

– А вот и гостья, – мрачно констатировал колдун, издалека увидев приближающуюся Мариетту. Та шла на своих длинных ногах, прямая и статная, по-особому красиво переставляя высокие бёдра. Но её грациозность не радовала колдуна, слишком уж точно знал он причину её визита, после которого ему придётся долго болеть.

Подойдя к жилищу Анатоля, Мариетта, слегка оробев (что было ей не свойственно), в нерешительности остановилась перед калиткой возле большого, почти с неё ростом мясистого кактуса, вглядываясь вглубь двора.

– Заходи. Раз пришла. – Вздохнув и устало поднявшись с кресла, Анатоль взмахом руки пригласил гостью в дом.

Муки любви… Как много он о них знал. Совсем молодым пареньком служил он когда-то на флоте. Их судно долго стояло тогда в одном испанском порту. Там он влюбился в хозяйку кофейни. Средних лет, по-европейски спокойная, немногословная и сдержанно-страстная, она сразу привлекла его внимание. Она очень отличалась от крикливых женщин его родины. Он мог часами сидеть за остывшей чашкой кофе, следя за её движениями. Как плавно передвигалась она между столиками, приветливо (не больше!) заговаривая с посетителями. Как тихо и строго давала указания вертлявым официанткам. Как женственно поправляла перед зеркалом безупречно «зализанные» в низкий пучок каштановые волосы с живой розой в них. Как резко могла оборвать нагловатого ухажёра! Но поклонников это не останавливало, – слишком уж маняще (хоть и редко) обнажала она в улыбке крупные, ровные, как зёрна, зубы. Слишком ярко и внимательно светились её зелёные с поволокой глаза. Слишком женственным был изгиб её длинной шеи над безупречно ровной по-испански спиной…

Благодаря ремонту, его корабль целых три месяца простоял тогда в том городке. И он смог-таки добиться её взаимности – она оценила его настойчивость и собачью преданность.

Никогда не забыть ему сумасшедших с ней ночей, слившихся в памяти в один миг короткого, быстротечного счастья.