Мила Менка - Чучельник. трилогия

Ругая себя за неосторожность, я огляделся по сторонам. Трупов здесь не было. По крайней мере, на виду. Посреди комнатки стоял ящик, похожий на гроб. Он был накрыт черной тканью. Как зачарованный, я подошел и одним рывком сорвал ее: ящик на три четверти был заполнен зеленоватой, густой и прозрачной жижей и укупорен толстым стеклом. Сквозь все эти преграды на меня смотрела девушка, в которой я узнал свою ночную гостью, что столь бесцеремонно влезла ко мне под одеяло.

Она резко стукнула ладонями по стеклу, но оно было достаточно прочным и выдержало удар. Лицо Амалии исказила гримаса, и она стала барабанить по стеклу, вспенивая вокруг себя белые маслянистые пузыри.

Я отпрянул, вновь накрыв черной материей страшный ящик. Но он продолжал сотрясаться – ведьма внутри отчаянно хотела выбраться наружу.

Стараясь не поддаваться охватившей меня панике, я стал осматривать небольшое помещение пядь за пядью, надеясь найти ход, по которому Амалия проникла ко мне той памятной ночью. Пол вокруг покрывал слой грязи, какие-то опилки, волосы, обрезки ногтей… Подойдя к двери, я еще раз осмотрел ее. Дверь была идеально ровной, и с моей стороны открыть её было невозможно.

Подойдя к противоположной стене, я стал ощупывать её. Безуспешно! Скоро потухнет факел, и…

Я задумался. Намерения Амалии явно не из лучших – улыбнись она мне, я бы сам помог ей выбраться. Разве не это было моей первоначальной целью? А что если отпустить её и заставить вывести меня отсюда, а заодно узнать о том, что здесь, в конце концов, происходит?

Рассуждая таким образом, я принял решение. Достав кинжал, я спрятал его за голенище и шагнул к ящику.

– Я бы не стал этого делать, – послышался за спиной голос, показавшийся мне знакомым.

Я обернулся, и последний всполох пламени осветил грустную насмешку на лице барона С*. Факел погас.

От неожиданности я потерял дар речи. Барон, невесть каким образом, открыл дверь (впоследствии я частенько ломал голову, как ему это удавалось, и, наконец, догадался, что это была приставная магнитная ручка), и мы оказались на пятачке. За одной из портьер оказалась стена-перевертыш, декорированная известняком, как и все прочие, и, пройдя сквозь нее, мы оказались в весьма уютном помещении с мебелью в стиле ампир.

Комната была освещена стеклянными колбами, внутри которых находилась субстанция, вроде той, в которую была помещена Амалия. Барон показал мне на кресло, сам сел за стол, вытащил из ящика мешочек и длинную трубку чёрного дерева, и, глядя мне в глаза, стал забивать трубку табаком. Я узнал его терпкий запах.

– Полагаю, юноша, у вас ко мне масса вопросов? Я готов! Спрашивайте…

Я следил за быстрыми движениями его длинных благородных пальцев и не знал, с чего начать.

Сейчас я понимаю, насколько глупо прозвучал тогда мой первый вопрос:

– Альфред, вы человек?

Барон ухмыльнулся в усы и начал раскуривать трубку. Раскурив, он посмотрел на меня сквозь сизый дым, и от этого взгляда мне стало не по себе.

– Я учёный, потерпевший крах. Счастливейший из смертных, взлетевший так высоко, что падение моё оказалось гибельным не только для меня самого, но и для тех, кого я когда-то любил…

– Я вас не понимаю, барон.

– Вы живы, этого достаточно. Глаз вы потеряли в результате неудачного падения. А ведь я мог уничтожить вас, тем более, что вы убили моего верного Камала. Хотя на вашем месте, я, вероятно, сделал бы то же самое. Всему виной страх… Во всём виноват я сам – не уследил за Амалией.

– Кто она?

Прежде чем ответить, барон встал, подошел к книжному шкафу и достал толстенную книгу в золотом переплёте – не листая её, он извлек оттуда две фотографические карточки и протянул их мне. Одна фотография была семейной, снимок был сделан в мастерской Мёбиуса, в Вене. С карточки на меня смотрели сам барон, и красивая светловолосая женщина с прелестным ребенком на руках.

– Моя жена, Вилма. На руках у нее наша дочь, Амалия.

– Где ваша жена сейчас? – спросил я.

– Вы уже имели счастье познакомиться с ней. Она прекрасна, не правда ли? И оба любовника охраняют её вечный покой.

Я посмотрел на барона – он не производил впечатления сумасшедшего.

– Вы убили собственную жену?

– Нет, она умерла сама по трагической случайности. Я написал три записки: две её почерком, одну своим. И назначил всем троим встречу в одном месте. Незадолго до этого я установил новые двери… Понимаете, я ученый, и мои изыскания поглощают меня целиком. Когда я вспомнил о Вилме, она уже спала. Впрочем, как и её кавалеры.

Барон тихо засмеялся, и я опять усомнился в крепости его рассудка.

– А что заставило вас столь дико поступить со своей дочерью? Амалия больна?

– Мой друг, все намного хуже. Она мертва! Уже двенадцать лет я поддерживаю жизнь в её теле – питаю его, обрезаю волосы и ногти…

Барон опять затрясся от беззвучного смеха. Наконец, лицо его вытянулось, глаза погасли.

– Я проиграл! – воскликнул он. – Возомнил себя Богом!

Он протянул мне карточку, на которой была изображена та же малышка, что и на первой фотографии, но в белом гробу и с венчиком из белых роз на голове.

– Я хотел вернуть дочь! – крикнул он, и глаза его были страшны в тот момент. – Разве это не нормальное желание убитого горем отца?

Барон достал из-под стола бутылку вина, словно фокусник, в два счета откупорил её. Как по волшебству, на столе появились два бокала. Разливая вино, он снова казался спокойным: движения его были точны, руки не дрожали.

– Я всё решил для себя. Вас мне послала сама судьба, и я не упущу возможности использовать вас в качестве своего душеприказчика. Надеюсь, вы не откажете мне в любезности?

В глазах барона угадывалась мольба, хотя тон не терпел возражений.

– Допив с вами это драгоценное вино, я пущу себе пулю в лоб. Достойное завершение недостойной жизни, – сказал он спокойно, словно речь шла об обыденной вещи.

– А как же Амалия?

Барон резким движением оторвал безупречный воротничок у своей рубашки, и я увидел сине-желтые кровоподтеки на его шее.

– Амалия давно мертва. Выращенное мною существо умрёт вместе со мной.

Барон достал из-под стола объемный ящик.

– Здесь вы найдете ценные бумаги на все мое имущество. Передайте вашему другу, иезуиту, пусть попытается вымолить для меня прощение у Папы, а тот, в свою очередь, у Бога.

Барон опять усмехнулся.

– Эх, жаль виноградники! – он еще раз отхлебнул из бокала. – За жизнь! – И выпил до дна.

Поражённый, я тоже хлебнул из своего бокала.

– А почему вы решили, что я не человек? – буравя меня взглядом, вдруг спросил барон.

– В ту ночь, когда ваша дочь… когда Амалия проникла ко мне, а потом появились вы… я не знал, что это вы и Камал… Я был уверен, что это слуги дьявола: так горели во тьме глаза…