Алексей Клёнов - Месть без права передачи

Задумавшись, я не сразу сориентировался и качнулся вперёд, едва не ткнувшись лбом в стекло, когда Азик резко затормозил. А глянув вперёд, облегчённо вздохнул, заметив проходящий патруль. Вот и славно. Сдадим нашего диверсанта патрулю, и спокойно поедем дальше. Время уже подкатывает к восьми, а нам до места назначения ещё пилить не меньше часа. Это в мирное время мы доехали бы максимум за полчаса. Но сейчас надо миновать блокпосты с обязательной проверкой документов, и постоянно держать ухо востро, чтобы не попасть под обстрел или прицельный снайперский огонь. Так что, часа полтора до места назначения, часа четыре на сон, потому как в ближайшие сутки-двое будет не до сна, и на ту сторону.

Выйдя из машины, я окликнул старшего патруля, судя по возрасту. Крепкий мужик лет сорока с небольшим в разномастном камуфляже подошёл, коротко козырнул и пожал мне руку:

– Здорово, командир. Какие проблемы?

Открывая заднюю дверцу «уазика» я пояснил:

– Да проблем нет. Надо вот этого гражданина в комендатуру сопроводить, а у нас времени в обрез. Доставишь?

– И что за перец?

Я негромко сказал, чтобы не привлекать внимания прохожих:

– Маячки разбрасывал по городу, случайно засекли, прихватили. Пусть его потрясут, информацию выбьют. А нам ехать надо, у нас своё задание.

Услышав про маячки, мужик нахмурился, оттёр меня плечом и выдернул диверсанта наружу. И ох как мне его взгляд не понравился, которым он смерил мужика с головы до ног! Словно приценивался с чего начать: оторвать ему голову, или отстрелить ноги? Да тут ещё второй парень из патруля, совсем молодой, потемнев лицом, приблизился, и начал неторопливо снимать «Калашникова» с плеча. Вот уж совсем ни к чему допускать расправу над пленным патрульными, да еще средь бела дня, при большом скоплении народа. Горожане вряд ли останутся безучастными, и примут участие в расправе, пусть и совершенно справедливой. Линчуют падлу, а это неуместно. Сейчас, на фоне того, что в Минске скоро начнётся второй раунд переговоров по Донбассу, это будет совершенно некстати. Уже сегодня же к вечеру найдутся доброхоты, которые выложат в сеть видеозаписи с мобильника с такими смачными картинками и не менее смачными комментариями. И как это отзовётся в Минске? Тут же поднимутся вопли о зверствах ополченцев над мирными жителями Донецка. Поди докажи потом кто есть ху. Переговоры это может и не сорвёт, но позицию Донецка подмоет серьёзно. Да и нашего президента вынудит иметь нездоровый вид на переговорах, где он будет находиться в качестве посредника, наравне с французским президентом и канцлером Германии. К тому же мало того что от этого козла потом и грамма информации не получишь, так ещё и патрульным достанется на орехи. Не вариант. Положив руку старшему на плечо, я предостерёг:

– Не надо, старшой. Не марайся. Я понимаю…

Старший резко сбросил мою руку и сквозь зубы процедил:

– Что ты понимаешь, командир? Три месяца назад из-за такого ублюдка моя младшая дочь погибла. Прямо во дворе школы. Ей было тринадцать. Тринадцать!!! Жена моя поседела в один день. И старший сын, посмотри на него, – мужик кивнул на второго патрульного, – повзрослел раньше времени. А ему и восемнадцати нет. Добровольцем пошёл в ополчение, кончилось у него детство, как сестрёнку похоронили. Понимаешь?

А второй патрульный уже снял «калаша» с предохранителя и передёрнул затвор. Дело принимало совсем уж дурной оборот. Если сейчас ещё и Стасик с Азиком поддержат патрульных я не смогу их всех четверых удержать. Диверсант, видя такой оборот, побледнел и почти проблеял:

– Мммужики-и-и-и!!! Не убивайте, всё скажу. Гадом буду, я много знаю!

Но всё же мои парни молодцы. Верно поняли моё положение, и поддержали, наступив на горло собственной песне. Вывалившийся из салона Стасик в две секунды мягко обезоружил молодого патрульного, а Азик, зашедший сбоку, зафиксировал старшего патруля. Я, чтобы хоть малость разрядить обстановку, коротко врезал диверсанту под диафрагму, и затолкал его обратно в салон. После чего тихо и мягко попросил:

– Не надо, ребята. Поверьте, мы вас понимаем. У самих руки чешутся. Но не можем мы так, самосудом. Да и нужен он ещё. Вы простите нас. Мы вашему горю искренне сочувствуем, поверьте. Но допустить расправы над пленным мы не можем. Простите. Если вам трудно с собой справиться, мы сами его в комен…

– Ты кто? – резко перебил вопросом старшой. – Из каких тылов вылез? Я с лета прошлого года на передовой, мы там таких…

И заскрипел зубами, не в силах закончить. Я коротко глянул в его глаза, злые, беспощадные, и похолодел. Как бы он и на нас не кинулся с голыми руками. И ещё в глазах у него – слёзы. И такая печаль, что у меня ком в горле застрял, и слова с трудом произнеслись:

– Я – «Трёшка». Так и передай в комендатуру. И этого урода доведи. Ты понял? Иначе сам под трибунал пойдёшь. А твоя жизнь на другое потребуется, не губи её.

Мужик, услышав наш позывной, вдруг отмяк и почти восторженно уточнил:

– Та самая «Трёшка?! Ну… Прости, братишка, плохо о тебе подумал.

Протянув руку к Стасику, он попросил:

– Ты сына то моего отпусти, солдат. Хрен с ним с этим уродом. Пусть поживёт. Пока. Доведём мы его, не сомневайтесь. А вам спасибо, парни. О вас же легенды ходят! Жене расскажу – не поверит что я с самой «Трёшкой» говорил! Вы это, парни… Устройте им там фейерверк такой, чтоб в Киеве было видно. Пусть, твари, полюбуются, как их на Донбассе весело встречают. С почестями.

Выдернув из машины малость оклемавшегося после моего удара диверсанта, старшой ткнул его мордой в машину и сноровисто сковал руки за спиной наручниками. Похлопав по плечу, увесисто предупредил:

– Вздумаешь бежать – я тебя даже убивать не стану. Прострелю ноги и отдам прохожим, сообщив, что ты есть за фрукт. Вон их сколько на улице, и все тебя очень любят. Усёк?

Диверсант молча кивнул, совсем потеряв от испуга дар речи. А старшой протянул мне руку и представился:

– Мыкола меня зовут. Николай, то есть. Сам шахтёр. А сына – Борис. Студент политеха. После войны закончит. Удачи вам, парни. Храни вас Бог. Всей семьёй за вас молиться будем. Как зовут то вас? Вы не думайте, я – могила. Никто не узнает.

Таиться особо нам ни к чему, слава вон она как, всё равно впереди нас бежит. Да и есть у нас троих причины, чтобы о нас знали. И не только по эту линию фронта. И я спокойно сообщил наши имена вместо позывных:

– Меня Игорь зовут. А это Стасик и Азик… Азамат. Он мусульманин, кстати.

Мыкола усмехнулся в усы:

– Богу всё едино. Главное чтобы человек был хороший. Ну, удачи вам, ребята.

И они ушли. Молча, и не особо-то пиная пленного на ходу. Доведут. По взгляду Мыколы это понял. И сами не тронут, и людям не позволят его порвать, поганца. Хотя он того и заслуживает. А Стасик, стоя справа от меня, вдруг мелко перекрестил патрульных вслед. А ведь он неверующий. Я сделал вид, что не заметил. Азик тоже тактично отвернулся. Но как-то уж очень стремительно, мимолётно вытерев увлажнившееся глаза. А мне только и осталось подумать «Храни Бог нас всех…».