Светлана Макаренко-Астрикова - Страж серебряной графини. Кофейный роман-эспрессо. Фейная дилогия. Том второй

– Не знаю. Зеленый вкуснее как то. – Ланочка прикрывает рот ладошкой, зевает.

– Голубка моя, все, хватит… Пойдем, уже поздно… Тебе надо лекарство еще принять, ванну. Пойдем… – решительно приподнимая ее с дивана, говорю я..

– Нет, Грэг! Еще только половина двенадцатого. Что же, спать в такую рань? – Фей возмущенно машет ручками. – Что ты, как с маленькой, со мной?! – Она снова усаживается на диване, смешно подвернув коленки, и пяточки ее трогательно свешиваются с краю.

– Ножки то ведь устали, милая! – улыбаясь, медленно киваю я на ее слегка припухшие стопы..

– Ты целый день бегаешь, не слушаешь меня, потом пишешь, согнешься, по три – четыре часа кряду, так нельзя.. У тебя режим. Должен быть, по крайней мере – обреченно вздыхаю.. – Ань, будь добра, пусти в ванной воду. Уже согрелась, наверное?

– Миш, так здорово ты сделал все в ванной, как будто волшебное озеро, правда, мой хороший! – мгновенно брызгает улыбкой Ланушка на по – ребячески довольного Ворохова. – И лебеди кафельные, и светильник.. Никушенька вчера и вылезать не хотела. Она хочет плавать научиться. В бассейн ее записать, что ли? Грэг, можно же это?

– Можно, конечно. Но лучше учиться плавать на море. – Я подмигиваю Мишке. Удобный момент начать атаку на фея, давно задуманную нами. – - Давай, поедем на море, сокровище мое? Мне тут мсьё Ворохов предлагает такую аферу: ты, я Никушка, Лешка.. На две недельки? Поедем, поживем на скалах? Как сколопендры. У Мишкиного друга там хибара какая то есть, в безлюдье, под Судаком. Может, твоя температура прошла бы, ласточка, морской бриз, соли, тебе полезно…

– Горушка, а лекции, группа? – Ахает нежно, журчаще, фей – Нет, нет, ребята, Вы что! Не могу бросить курс, нельзя…

– Чепуха, моя королева! – Мишка энергично трет ладони. – За две недели не помрут твои студиозисы. Ну, я возьму часть лекций, Анюта… Езжайте, а? Плахотину жуть как твоя иммунка не нравится.

– Да ему все во мне не нравится! – Обреченно, крушительно бормочет наш фейкин, прикладывая к щекам ладошки. – Нет, Горушка, Мишенька, не могу я! И не из – за лекций. Не только. Нас комиссар Перье просил помочь перевести дневник, а как мы сможем ему звонить, если уедем в скалы? К сколопендрам? – Фей, запрокинув головку, тихо, серебристо смеется. – Как я, знаешь же вот, на дачу приехала в первый раз, и сверчки там, кузнечики, а я смеюсь: «Алло, дача. Я слушаю». – и кулачок к уху, и Горушка хохотал… А тут, что, как:" Алло, прием, скалы и сколопендры?.. А вдруг не сработает? Неудобно подводить человека же!

– Любовь моя, ты – неподражаема! – Хриплю я, давясь смехом.. – Хорошо, не едем. Сколько же нам времени надо, чтобы перевести Виолкин дневник и понять, что там? Месяц, два? Бретонский этот, потом еще на креольском что то… Откуда она это знала?

– Бабкина выучка. – вздыхает фей. У нее бабушка жила в Париже с мужем. Тот был какой то антиквар, рантье, поверенный в делах какого то князя Фелициано.. Не поймешь. У них квартира была в Париже, своя, как у Мережковских.. А у этого рантье, на Корсике, родня жила, они туда ездили, и Виолкина бабушка креольский выучила по слуху. Она пела хорошо. Агния Мстиславовна в нее горлом уродилась.

– А ювелиры у них были в семье?. Прадеды там, ну?.– Мишка с любопытством смотрит на фея.

– Кто то был… Я не знаю.. – Фей пожимает плечами. – Об этом в семье вообще мало говорили. Какой то брат прадеда, кузен, что ли.. Он был даже в Египте, у арабских мастеров, на обучении..– Фей подходит к окну, приподнимает портьеру. В стекла, тотчас, кощеевым, недреманным, оком, хищно светит луна, и все бледно – серебряно в ее лучах, с фосфорически – изумрудной прозрачностью…

Чуть позже, уютно примостившись на моем локте, нежно отвечая на поцелуи, сонный фей, смежив ресницы, тянет на себя покрывало и бормочет:

– Холодно… Я замерзла.. Милый, это, наверное, в том месте, где была его цепь… Столбик круглый, как Лукоморье…

– Любимая, ты о чем? Сокровище мое! – Я изучаю губами паутинку жилок на ее плече и мне – не до Лукоморья. – Иди ко мне, я тебя согрею.. какая ты сегодня.. пух капризный… мой пух… мммм, иди же сюда…

– Чш – шшш.. тише, сердце мое! – она осторожно обводит пальцем контур моих губ, и, подтянувшись, легко и нежно целует меня в левый глаз, щеку, ощущая на спине, в ямке, под лопатками, нетерпеливо – хранительную тяжесть моей руки.– А ты все такой же.. нетерпеливый.. Нежный, как в первые дни, тогда..

– Я был нетерпеливый? Разве? – Приподнимаю двумя пальцами ее мягкий подбородок, целую прелестный нос. – Моя королева ни слова не сказала… Ей все нравилось.. Да? Тебе же нравилось, бесценная, правда? – Мои пальцы осторожно сжимают ее бедро, проникая внутрь, с трепетом совершенно мальчишеского порыва, на который она отзывается – тотчас же, уткнувшись губами в мое плечо:

– Хулиган! Разбойник… Укушу… Все мысли спутал… – Откинув головку назад, она колдует над моей душой нежным, серебряным смехом, и вдруг шепчет мне на ухо, обдав жаром тела, сердца, и легким ароматом фиалок и мяты.

– Горушка, я же знаю, где секрет.. Я подумала..

– Да. Тут, внутри у тебя, моя любимая.. Такой красивый, будто бы из шелка или бархата.. Только тебе нужно расслабиться немножко… Девочка моя..

– Нет. Сумасшедший, я не про…. Он убьет меня. Не тебя, а меня. Виолка писала про Фагота.. Секрет – не во Франции.. Он в Алябьево, в их саду.. Столбик, Лукоморье.. Надо туда ехать..

– Куда, голубка моя? Что ты! Давно же ни сада нет, ни дома.. Все растащили же, милая, ты сама мне говорила. – Осторожно протестую я, продолжая согревать ее дыханием, поцелуями, легкими касаниями. Пульс неслышно пробивается отовсюду, и даже в мочке нежного ушка, под завитком волос, еще пахнущим мятным шампунем и фиалками.

– Там столбик, где был Фагот привязан.. Под столбиком – секрет. – Зевает она легко, как ребенок.. – Я даже и сплю когда, я вот слышу, как ты меня целуешь. Да. Тепло так. Поцелуй еще.. Вот сюда… Она сонно чертит пальцем по щечке, и приникает ко мне, как хрупкий стебелек повилики. У нее опять – аритмия.. Мерцающая.. Или – мерцательная? Черт бы их побрал, все эти благородные названия! Я тянусь, затаив дыхание, за жаккардовым одеялом, чтобы осторожно окутать ее, безмятежно дышащую, в лунном сиянии, и, словно бы соткавшую хрупкостью выдохов и вдохов, волшебные, невидимые силки. Для моего сердца. Невесомее паутины. Но из них – не вырваться…

Грэг. Записи в потертом блокноте со старинным бретонским девизом на переплете корешка: «Сердце – даме, жизнь – королю.»

Апрель 2015 г. 7. 30 утра. Дача. Сборы..

– Ну и жалко же, что у меня нет джинсов! – Фей, обворожительно мягкий, в велюровом зеленом брючном костюме, с меховой оторочкой по вороту и рукаву, по детски хлопает себя по бокам в поисках чего то… «Кармана», – догадываюсь я, и с улыбкой ловлю ее мягкую ручку, прижимая теплые пальцы к губам.