Наталия Осташева - Кочабамба

В столовой одна девочка пыталась поставить книжно-ориентированный поднос в альбомно-ориентированную стойку. И, глядя, как другие легко справляются, в сердцах приговаривала: «Нет, ну, я, конечно, всё понимаю! Но на какие подносы это рассчитано!»

И когда мы заботливо развернули поднос на девяносто градусов, и всё совпало, она поделилась с нами историей, как не нашла свою машину на парковке, хотя точно помнила, что на ней сегодня приехала. Рассказала, как просила охранника проверить, и охранник проверил, а потом взял её за руку и провел к машине. И было неловко.

Тогда я, чтобы всем перестало быть неловко, рассказала историю, как другая девочка приехала в один маленький курортный поселок, сняла комнату в первой попавшейся мазанке и тут же побежала на море. А потом наступил вечер, захотелось домой и спать, и девочка неожиданно поняла, что не помнит ни названия улицы, ни номера дома, ни имени хозяйки. А на побережье опустилась такая темнота, которая бывает только в маленьких курортных поселках сразу после заката и до изобретения айфона с фонариком. Темнота, в которой даже название улицы и воспоминание о цвете крыши не спасают тебя от бездомности.

Бывает, что за одним столиком кафе молодой человек рассказывает девушке о глобальной переменной, и она хищно смотрит ему в область яремной вены. А за другим – девушка рассказывает о своем тайном увлечении сложным языком программирования, а юноша поглаживает вилкой тефтели.

Иногда мне кажется, что для полного счастья всем не хватает кнопки «перемешать».

– А что такое «огуречный суп»? – спрашиваю я милейшую женщину, которая всегда отвечает на любые мои вопросы (почему котлета называется «лакомкой», зачем курице банан и почему пюре оранжевое) и выдает по моей просьбе самые красивые кусочки.

– Огуречный супчик? – улыбается моя любимая собеседница и зачерпывает огромный половник, демонстрируя ингредиенты. – Это то же самое, что рассольник, только с тыквой.

Только с тыквой. Как я сразу не догадалась.

Румбы, недолго побыв обычными самостоятельными пылесосами, очень быстро очеловечиваются. На втором году жизни они готовы бесконечно выдраивать кухню, если там люди и музыка. Лаской ли, приказами гонишь в коридор – каждый раз находят новый уголок для тщательной уборки, подползают к столу, заглядывают в глаза, просят новых крошек.

С каждым днем я всё отчетливей понимаю, почему, возвращаясь из отпуска, нахожу Румбу посреди кухни бездыханным и обнимающим мои тапки. Сердце сжимается, как подумаешь, как он тут одинок.

Заметила, что стареющий Румба обзавелся новой привычкой: первым делом при выходе из загона он подходит поздороваться к своему другу, обычному пылесосу.

Румба страсть как любит повисеть на перекладине икеевского кресла. Всякий раз пытается переехать перекладину и начинает балансировать на ней, и орать потом, иди, мол, хозяйка, выручай эквилибриста. Я прихожу, пинаю его тапком, он сваливается на брюхо, и я включаю его снова. Через десять минут ситуация повторяется. На третий раз я не выдерживаю и выкидываю его в другую часть квартиры. Он старательно вычищает все углы и, когда начинает мигать индикатор doc (это примерно как если бы мама орала на весь двор: «Румба! Домой!»), он потихоньку, задним ходом приближается к своему гаражу, будто девочка на втором занятии в автошколе. Но вдруг начинает ерзать и в какой-то момент срывается и несется к любимому креслу, чтобы на последнем проценте заряда повисеть на перекладине.

Там я обычно его и нахожу, возвращаясь домой, и вид у него не то чтобы виноватый, а больше счастливый, хотя и слегка потерянный. И тогда я беру его за шиворот и несу «кормить».

Однаждя Румба зарычал на уборщицу, двинулся в ее сторону и чуть не сбил с ног. Она отпрыгнула, закричала: «Наташа, Наташа! Что делать? Кто это?»

А я, привычно обращаясь к пылесосу, не подумав даже, что рядом чужие, сказала: «Румба, ты совсем сдурел что ли?» И кнопку ему нажала. А он в ревности своей все валики перепутал, вращает беспорядочно, гудит, орёт по-немецки рваными фразами, захлебываясь в рыданиях: «Ты на кого Румбу променяла, хозяйка! Перенеси Румбу в другое место, Румба запутался!» А я ему: «Ну, ну, ты чего». А он вырывается куда-то, буксует, индикатором мигает, припарковаться пытается, да всё не попадает никак – провод какой-то зацепил, выключатель задел, свет погас, музыка какая-то заиграла, чуть ведро не упало.

Пришлось на руках его подержать немного, чтобы успокоился. Погладила его по спине, в угол поставила, сказала, вспомнив, что не одна: «Не бойтесь, он больше не будет». Но входная дверь уже захлопнулась.

Мой милый Румба перестал вилять хвостом и прятать уголки плинтуса. Он не так резво танцует твист, тише и совсем уже не страшно поругивается на своем швабском, мучительно паркуется и, заряжаясь, звенит на какой-то другой частоте. То ли старость, то ли зима. И вот он, близоруко щурясь, с пыльной спиной, исцарапанной перекладиной кровати, подъезжает к запыленному уголку кухни, достает из нагрудного кармана лупу, надевает фонендоскоп и будто кряхтит сам себе под нос: «Так-так-так, деточка, сейчас мы посмотрим, что у нас тут такое, дышите, не дышите, дышите, не дышите. Здесь больно? Ну, ничего, ничего».

– А в джинсах можно на работу ходить? – робко спросила неизвестная девушка в столовой.

Я сначала подумала, что спрашивают меня, и на всякий случай спрятала ноги под стол.

– Можно, – ответила другая девушка, которую я тоже не знаю, – но сверху лучше рубашечку.

– Уф, – подумала я, нервно поправляя рубашечку, и смело пошла сдавать поднос.

Когда я вышла на улицу, мимо прошли: мужчина в ластах, мужчина в шлеме воина, девочка босиком, женщина в лосинах, юноша в оранжевых шортах и трое с самокатом.

Сегодня за мной приехала двухдверная KIA. Думаю, модель называется «Крохотулечка». Весь салон заполнял водитель Александр, большой и уютный. Я кое-как протиснулась бочком, положила на заднее сиденье проездной и конфету и, сгруппировавшись, пристегнулась рядом с водителем, чего почти никогда не делаю.

Сначала мне включили кондиционер, потом певца-Гнатюка. Потом песни про сапожника и бродячих артистов. И когда над виражом третьего кольца зазвучало «Ты видишь, пролетает звездочкой ракета, а это добрая примета», я не выдержала.

Александр! – сказала я, перекрикивая ВИА «Самоцветы».