Ирина Туманова - Однажды в Одессе-2

Светлану эта догадка так поразила, как будто она была седым горбатым дедом, а не девушкой, довольно привлекательной, особенно в ночи, когда полам так хочется любви.

– Ты не боишься так поздно одна? – как будто пугая ее, спрашивает мужчина, но таким голосом, что хочется испугаться немного, а потом как бы в страхе, прижаться к нему…

Светлана злится на себя невероятно за такие провокационные желания, и пугает изо всей силы сама себя – голосом злобным и сварливым: «Сейчас дойдешь с ним до темного переулка и так прижмешься к нему от страха – не оторвать. Там он тебя напугает – сразу на две статьи, это в лучшем случае… А в худшем – напугает и на третью, до смерти».

А вор продолжает ее нежно пугать, не дожидаясь темного переулка:

– Как такую красивую отпускают вечером одну? Неужели никто не ждет и не встречает? – волнуется он за ненужную и красивую.

И чуть прижимается к ней плечом. И чуть тише говорит, а чтобы слышно было его полуинтимный шепот, он наклоняется к Светлане ближе. И ей уже совсем не страшно в такую воровскую ночь. И ей почти не грустно, что ее никто не ждет и не встречает у подъезда в такую романтическую ночь.

– И не встречает. И не ждет. И отпускают, потому, что одна я, не у кого мне отпрашиваться, – чистосердечно, как на суде, признается Светлана.

И тут же хочет удавить себя за излишнюю откровенность, которая для криминального элемента как сигнал к действию. Но он не торопиться ограбить, изнасиловать, а напоследок еще и убить одиноко проживающую девушку. Ему что-то надо от нее, но не понятно что. Он прижимает одинокую, ничью еще чуть крепче, но всё также мягко. И Светлане кажется – она знает, что ему надо. Его рука ложится на ее бедро, как раз на уровне кармана. И голос боевой подруги Ольги опять автоматически, не спрашивая Свету, говорит грубые слова:

– Ты карманы у меня проверяешь?

Светлана не хотела этого говорить. Она хотела стоять молча и рассеянно наблюдать, как рельсы поглощает романтическая ночь. Она хотела смотреть полузакрытыми глазами в непроглядную темноту и рисовать неясные картины неясных желаний. Она хотела хоть раз в жизни нарушить правильные установки правильного маньяка Михаила и совершить какое-нибудь безрассудство. Поцеловаться, например, в трамвае с этим отрицательным и всеми порицаемым субъектом.

Ее правильный Мишенька, наверное, извел бы ее нудными лекциями о том, что так может вести себя только грязная шлюха, такая же грязная и такая же шлюха, как и подруга ее, Олька. Но где ты теперь – борец за женскую нравственность и ложный стыд? Сидишь за массовые изнасилования распутных особ и покушение на убийство наживки Ольги. «Красивый лживый оборотень», – впервые подумала Светлана не очень хорошо, с упреком о своем авторитетном Мишеньке. Впервые ей, как трудному подростку захотелось взбунтовать, пойти против устоев лживой и ханжеской семьи, которая держала ее полвека в чистоте и нравственности, а сама грешила направо и налево, в будние дни и великие церковные праздники.

Захотелось ей сейчас взбунтовать, да помешала бдительность и грубые слова, сказанные не своим голосом. Для вора этих слов оказалось достаточно, чтобы он обиделся. Он, как будто, за эти несколько минут, пока они ехали в объятиях странной ночи, успел забыть, что он есть вор. Успел. Забыл. И размечтался… Светлана ткнула его носом. И он обиделся. И вышел на ближайшей остановке, не сказав ни слова своим чарующим голосом, который заставил Свету забыть на время, что он есть вор.

Он вышел, и стало всё ни так. Всё стало обыденно и серо. Приглушенный, таинственный свет неярких ламп уже казался тусклым и унылым. И ночь не поглащала рельсы как красивое сказочное чудовище. И страшно стало уже по-настоящему оттого, что никто не встречает такую красивую девушку. И грустно оттого, что не встречает и не провожает. И не к кому прижаться холодным плечом. И не с кем нарушить устои лживой ханжеской семьи…

Светлане вдруг стало очень одиноко. Она почувствовала свое одиночество особенно остро после ухода вора. Нет, она не хотела продолжать знакомство с криминальным элементом. Ей просто на минутку стало уютно и тепло под защитой его плеча. Она почувствовала его защиту, интуитивно, почти сразу, как только он перестал быть для нее вором. От Миши, который казался ей очень правильным и надежным, никогда не исходило такой надежности. «Как странно, – подумала Светлана, – один вор, другой насильник и душегуб… И всех их тянет ко мне. Может во мне что-то ни так? Может я тоже скрытый насильник и душегуб? Нет, первое однозначно исключается». Второе Светлане не виделось даже в страшном-страшном сне. А между тем, сон мог и не сбыться, если бы Светлана чуть позже прислушалась к сердцу, а не к словам коллег и сумела правильно расшифровать предсказания гадалки. Но это будет после, а сейчас…

По рельсам устало ехал полусонный трамвай, а за трамваем упрямо ехало такси. Оно спешило за убегающим трамваем несбывшихся порочных желаний. Оно настойчиво преследовало кого-то в этом убегающем трамвае. Такси догоняло кого-то.

Светлана не видела того, кто догонял. Она видела только огонек сигареты, горящей как маячок. Она только догадывалась, что это может быть он. «Как странно, – опять подумала она. – Он догоняет. Зачем?» И необычная воровская и романтическая ночь ей тихо подсказала. Подсказка разволновала. Подсказка прогнала вялое полудремотное состояние и нагнала чего-то неприличного. Подсказка ее немного разозлила. У нее с вором ничего не может быть. Это противоестественно. Это против ее принципов. Этого не может быть, потому что просто не может быть!

А такси догоняло. Красный маячок сигареты все ближе. И Света волнуется все сильнее, оттого, что это, безусловно, и противоестественно и против принципов, и не может быть по определению, но он сейчас ее догонит… Зачем? Чтобы нарушить все ее принципы? А потом? «Уж лучше бы я дала ему украсть свой кошелек, чем он сейчас, похоже, украдет мой покой и мои принципы», – запоздало пожалела Светлана о том, что не откупилась сразу деньгами. И почему-то не испытывала она отвращения, что понравилась вору, который несколько минут назад хотел лишить ее зарплаты, которая задаром не дается. А он, такой сякой, низкий и ничтожный, намеревался потратить ее, с трудом заработанные деньги, на себя белоручку. Или, что еще обидней – на свою фартовую подругу. Ведь это подло и очень некрасиво.

Однако же она почти забыла этот досадный эпизод с чужой рукой в ее кармане. Все как будто только начиналось с этого момента: темная ночь – неправильная, провоцирующая. В ночи – такси, и этот красный огонек, который не пропадает из вида, который притягивает ее оголодавший взгляд.

Светлана была молода, она хотела нежности и любви, она хотела мужского тепла. Ее тело хотело того же. Ее сердце чувствовало, что красный огонек в ночи может разгореться до яркого пламени, который сможет согреть и душу и тело. А может и спалить… Сердце чувствовало и предостерегало, пугая предшествующим опытом влюбленного человечества.