Геннадий Демарев - Симфония возмездия, или месть горного духа

И было хозяину мира сего откровение, что человек, в конечном итоге победит его, но произойдёт это тогда, когда он убьёт в себе животное и в его сущности свинские инстинкты уступят место божественной мудрости. Поэтому Дьявол замер в ожидании. Он слился с горами и вулканами, с морскими водами и твердью земной, и стал ждать, когда наступит переломный момент…

Вообще-то, понятия «Бог» и «Дьявол» – не есть конечная истина о природе и Вселенной, как это пытаются показать мужские религии современности. Если Дьявол возник как следствие ошибки и некой высшей силе стало понятно, что отныне мир приобретет материальные черты и править этим миром станут законы материального мира, то и возникла необходимость в Боге. Бог – это единственная субстанция, которая могла противостоять Дьяволу в условиях материальности. Когда материальный мир прекратит своё существование, отпадёт и необходимость в Боге и Дьяволе. Такие начала как сильное и слабое, чёрное и белое, доброе и злое объединятся и вновь превратятся в некую гармоничную сущность. «Бог есть добро, а Дьявол есть зло», – эти тезисы придуманы человеком как отражение собственной двуликой сущности. Во Вселенной нет ни добра, ни зла, а есть только порядок, закон, необходимость. Потому автор уверен, что добро и зло придуманы моралистами, которые всегда, во все эпохи, были идеологами государственного строя. Если в Древних Афинах считалось грехом убить чужого раба, то убить своего грехом вовсе не считалось. То есть, уже в этой сфере прослеживается интерес защиты частной собственности. Тора учит: «Не убий, не укради…» Совсем не убий и вообще не укради. Но когда Иисус Навин завоевывал чужие земли, можно было убивать иноверцев, сколько угодно, потому что иноверец – не человек. Здесь прослеживается извращение истины, предписанной Богом, в угоду древнееврейской агрессивности и стремлении обрести новые территории. Чем дальше по вехам истории продвигалось развитие человеческого стада, тем более вычурные формы приобретали человеческая подлость, наглость и чувство зависти. Наиболее подленькими извращенцами в области законности и морали были римляне. От них этому научились и наши современники, ведь вся юриспруденция, вся философия, всё искусство полемики и риторики базируется на римских достижениях.

К чему я веду? А к тому, что хочу сказать: добро, как и зло не приходят к человеку откуда-то из вне, не посылаются ни Богом, ни Дьяволом; они произрастают в самом человеке, как две могущественные силы. В зависимости от своих побуждений он использует силу воли и отдает предпочтение тому или другому. Если он стремится отнять чужое состояние, а в канонах религии это запрещается, он найдёт лазейку и провозгласит, что у того или иного ближнего, оказывается, можно отнимать, поскольку тот в каком-то отношении «недочеловек», – то есть, не такой, на которого распространяется защита церковных канонов да и самого Бога.

Человек извратил понятия Бога и Дьявола. Бог изображается обязательно добрым и справедливым, любящим и мудрым. Да что же это за религия такая, в которой отсутствует равновесие сил?! Ведь Дьявол не менее мудр и не менее справедлив, чем Бог. Иначе в мире возникло бы неравновесие, его постигла бы неминуемая катастрофа. В конце-концов, обе силы в масштабе Вселенной тесно взаимосвязаны и взаимодополняют друг друга. Бог и Дьявол стали порождением Большого Взрыва, происшедшего более десяти миллиардов лет назад. Вселенная с того момента стала материальной, в ней стали действовать законы мира материального. Вот и появились две противоположные, но вместе с тем, и взаимодополняющие силы, отождествляющие те или иные законы нового мира. Дьяволу приписываются не какие-то «космические» грехи, а те, на которые горазд только человек. Почему-то человек не пытается искать корень собственной греховности в себе самом, а связывает их с каким-то примитивизированнымм образом Дьявола: «Бес попутал!» Дьявол, в понимании обывателя, непременно глуп и менее гениален, чем человек. Как это примитивно!.. Даже человек с его крохотным мозгом способен постичь какую-то мудрость в течение семидесяти или восьмидесяти лет жизни. Дьявол, субстанция вездесущая и бесконечная (как и Бог), к тому же не ограниченная мозгом, существует миллиарды лет. Подумайте: ведь за такой промежуток времени можно чему-то научиться, даже в том случае, если изначально не знал ничего?… А теперь попытайтесь ответить на ряд вопросов вроде: зачем, например, Сатане красть курицу у соседки Матвея? Если кражу совершил Матвей, это диктовалось решением его воли, а не воли Сатаны. Точно такие же нюансы встречаются в сознании обывателя о Боге. Если Гриша нашёл клад, это расценивается как удача, потому что Гришка теперь сумеет лучше одеваться и кушать заморские деликатесы. «Слава Богу!» – повторяет он. Причем здесь Бог? Разве Вселенскому Добру угодно, чтобы ты превратился в свинью, начав больше жрать и наряжаться в лучшие шмотки? Чушь какая-то! Вот оно, извечное стремление человека снять с себя всякую ответственность за плохие поступки и переложить её на других; вот оно, извечное стремление к поискам посторонних, которые все исполняли бы вместо тебя!..

А как ратуют священники о том, чтобы в храмах стало побольше прихожан! Они заявляют, что, дескать, молитва, произнесённая в домашних условиях, не так чётко доходит до слуха Божьего, как если б её произнести в храме. А молитва мысленная – и того слабее… Да они противоречат философии своей же церкви! Потому что Григорий Палама, в девятом веке выдвинувший учение о божественных энергиях (между прочим, причислен к лику святых), доказал, что Бог присутствует всюду и во всем, в том числе и в каждом из нас. Следовательно, мысль, – а в данном случае молитва, произнесённая мысленно, – как сгусток энергии, сливается с другой энергией, божественной, которая в человеке же и присутствует.

По большому счёту, если проявлять достаточно хладнокровия и быть объективным, рано или поздно приходишь к выводу, что Бог, как и Дьявол, всего лишь две из многочисленных сторон какой-то неведомой вселенской единой сущности, которые не могут существовать друг без дружки, взаимодополняют и взаимопродолжают друг дружку, – так же, как огонь и вода, живое и неживое, чёрное и белое…

Простите за такое отступление, но оно, возможно, пригодится нам в дальнейшем.

Сквозь большое окно в кабинет проникал день. Оно представляло собою большой квадрат, один из тех стандартных квадратов, которые проектируются для городских малогабаритных квартир, и скрывалось за дешёвыми гардинами. На фоне яркого весеннего дня оно казалось дверью в бескрайнюю лазурную даль, в которой быстро мелькали пролетающие птицы. Но, едва проникнув в помещение, радостное сияние дня смягчалось, утрачивало свою красочность и яркость, меркло в складках тканей и тускло освещало тёмные углы. Создавалось невольное впечатление, будто здесь находились в заточении тишина и покой, – тот покой, который всегда царит в жилище исследователя, где вся душа человека уходит в работу. В этих стенах, где мысль обитает, где мысль создаёт, истощается в яростных усилиях, всё начинает казаться усталым и подавленным, как скоро она успокаивается. После вспышек жизни всё здесь словно замирает, всё отдыхает – и мебель, и кресло, и зеркало, и книги с закладками; можно подумать, будто жилище изнемогает от усталости своего хозяина, что оно трудилось вместе с ним, участвуя в его ежедневно возобновляемой битве. Всё застыло, и только шелест бумаги, порождаемый движениями рук Игоря Зайцева, нарушал мертвенный покой помещения.