Виктор Хорошулин - Хвост ящерицы. Тайна русского Кёнигсберга

– Где-то я встречал уже и циркуль, и наугольник, начертанные на бумаге, – произнёс Александр Васильевич. – Но не мог догадаться, что это – первый символ масонства…

– Кроме этого, глядя, как восходит Солнце, путешествует по небу и заходит за горизонт, а вместо него появляется Луна, масоны придумали, что это – путь развития души. Они представили круг, состоящий из верхней, золотой половины, которая олицетворяет Солнце, и нижней, серебряной. Серебро – это Луна. Солнце восходит на востоке, значит, человек, ищущий истину и стремящийся на восток, идёт к свету. Верхняя половина круга – это просветление. Нижняя связана не с мышлением, а, скорее, с «чутьём», с тем, что заложено в человека самим Создателем и хранится где-то в потайных уголках его сознания.

– Значит, батюшка, – догадался Суворов-младший, – путь человека с запада на восток – это символ его учения, получения знаний, посредством которых он совершенствует своё познание, а путь с востока на запад – его нисхождение к скрытым тайникам его разума?

– Примерно так, Саша. Всё это описано в сей масонской книге. Символы ты должен понимать, а основные ритуалы тебе нужно знать, чтобы не опростоволоситься в ложе перед важными персонами…

Профессор медицины Пауль Майбах возвращался домой. С острова Кнайпхоф, где располагалось здание университета, на Альтштадт он перешёл по старинному Лавочному мосту. Хотя кое-где по льду Прегеля уже были протоптаны дорожки, доктор не хотел рисковать – лёд на реке обманчив. Это резвящейся малышне всё нипочём – гоняют по льду, кричат, смеются… Те, кто постарше – при делах: кто занимается ремеслом, кто учится, кто торгует.

На альтштадской ратуше зазвонил колокол. Начало темнеть. С закрывающегося рынка навстречу доктору прошла группа студентов. Молодые люди учтиво поприветствовали профессора. Майбах тут же припомнил спор, возникший часом ранее между несколькими дотошными буршами и его молодым коллегой Анджеем Орловским. Причину спора он не расслышал, кажется, речь шла о способах остановки кровотечения, если рана – на шее, но те методы, о которых объявил преподаватель, вызвали бурный отклик у студентов. Обсуждение переместилось из аудитории в коридор. Профессор хотел было вмешаться и помочь коллеге, но тот блестяще справился сам.

Мимо прошли крестьянки, под войлочными плащами которых были видны стамедные сарафаны, в руках женщины держали корзинки с продуктами. За ними проследовали молодые люди в бекешах с меховыми воротниками. Один из них, уворачиваясь от проезжавших саней, едва не сбил профессора с ног, но тут же извинился и бросился догонять своих товарищей. Вот из старинного кабачка «Усы сома» вышли подвыпившие моряки в голландских бострогах (24), за ними – русский монах в чёрном мятле (25).

– Как вам нынешняя погода? – поприветствовал Майбаха его слуга Петер Вурст, принимая из рук профессора плащ и камзол. – Сейчас я подам вам стаканчик глинтвейна, господин профессор.

Учёный доктор жил один. Супруга его умерла лет десять назад, старшая дочь вышла замуж и уехала в Польшу, а сын служил полевым хирургом в войсках Фридриха II.

– Приходил ли кто-нибудь ко мне, Петер?

– А как же! Прибыл посланник от его сиятельства генерала Суворова. Он передал вам небольшой подарок от губернатора – корзину с великолепной ветчиной!

– Прекрасно. Нарежь немного тоненькими ломтиками и отнеси в мой кабинет.

– Собираетесь работать, господин профессор? – Лицо слуги оставалось в тени, откуда лишь поблескивали белки глаз.

– Нет, я только хочу просмотреть план диссертации Орловского и немного почитать Джонатана Свифта.

В кабинете профессора были плотно задёрнуты шторы, на столе стоял канделябр с горящими свечами. На висевшем справа от окна гобелене был изображён всадник, пытающийся добить копьём спасающегося бегством раненого вепря. Майбах любил этот гобелен и считал его настоящим произведением искусства.

В углу кабинета напольные часы пробили восемь раз.

Тёплый глинтвейн, уютные огоньки свеч, тишина и прекрасные ломтики ветчины сделали своё дело, совершенно расслабленный и умиротворенный профессор задремал…

Разбудил доктора Майбаха посторонний звук. Он открыл глаза и с изумлением обнаружил, что… вилка, находящаяся на столе, слегка постукивает о краешек тарелки, в которой недавно лежали ломтики ветчины. Вилка сама по себе стучала о тарелку!!! А нарисованная на её дне голова копчёного поросёнка вдруг открыла глаза и… состроила мерзкую гримасу! Сердце ёкнуло в груди доктора. «Спокойнее, – машинально подумал он, – не поддавайся… Это всего лишь мираж…»

Он поднял глаза и с ужасом увидел, что всадник на гобелене тоже ожил. Он нёсся прямо на профессора, волосы его развивались на ветру, глаза горели адским пламенем, а копьё нацелилось Майбаху прямо в грудь. Страх, дикий животный страх, который, казалось, невозможно пережить, охватил профессора!

Поздним вечером 17 января 1761 года в двери роскошного особняка, расположенного в северной части Королевского пруда, настойчиво постучали.

– Что вам угодно, сударь? – спросил привратник, приоткрыв дверь.

– Я провёл много лет в пути, двигаясь с запада на восток, к солнечному свету, – туманно объяснил путник. – Надеюсь, что я попал к своим братьям, вместе с которыми мы достигнем тех вершин, с коих светлый лик Великого Архитектора будет наиболее близок и ясен…

– Проходите, сударь, – широкоплечий привратник отстранился от дверного проёма, впуская позднего гостя. – И подождите немного. Сейчас господин Вейлис спустится к вам.

Вошедший снял шляпу и стряхнул на пол налипший на неё снег.

– Благодарю вас, – ответил он. – Смею ли я надеяться, что судьба доставила меня в известную всей Европе ложу «Три короны»? – И огляделся.

Обычная прихожая, стол с креслами, справа – дверь, в которой, похоже, оборудовано караульное помещение… На стене, при неярком освещении можно было разглядеть висящие портреты неизвестных персон и чёткое изображение циркуля и наугольника по самому центру.

Привратник пожал плечами и сделал три шага назад.

– Кто там, Густав? – послышался голос сверху и торопливые шаги.

Наконец, в сопровождении слуги, несущего подсвечник с горящими свечами, появился и сам господин Вейлис. Был он большого роста и крепкого телосложения. По сравнению с невысоким гостем, сошедший с лестницы человек выглядел настоящим голиафом. Высокий лоб, сверху на который ниспадала зачесанная набок непокорная седая прядь, мохнатые брови, из-за которых почти не было видно глаз, крупный нос… Не утруждаясь разглядыванием позднего визитёра, важный господин протянул ему свою огромную руку: