Виктор Хорошулин - Хвост ящерицы. Тайна русского Кёнигсберга

– Захар! – вновь обратился Суворов к денщику, который водрузил на стол пузатый блестящий самовар. – Принеси мой парадный мундир.

И, обращаясь к Майбаху, с грустной улыбкой изрёк:

– Я давно понял, уважаемый профессор, что получаю, пожалуй, больше полезных уроков от тех людей, которые со мной не согласны и готовы спорить, пробуждая тем мою собственную мысль, чем от единомышленников или подхалимов…

Что-то изменилось в глазах генерал-губернатора. Теперь он уже не выглядел таким потерянным, каким казался в начале разговора. Стараясь развить свой «врачебный успех», профессор продолжил:

– Вы – слишком заметная и значимая фигура в Пруссии, ваше высокопревосходительство. А у таких людей достаточно много недругов. Да взять бы к примеру… короля Фридриха… Сейчас он пойдёт на любые ухищрения, чтобы избежать поражения в войне…

– Вы думаете, что он собирается привлечь на свою сторону чернокнижников?

– Я убеждён в этом, ваше высокопревосходительство. К тому же сам Фридрих является масоном. А эта организация не гнушается ничем… Впрочем, сейчас мы в этом убедимся.

Захар принёс чистый, выглаженный мундир генерал-губернатора. На нём, кроме иных наград, красовался орден св. Александра Невского.

– Вы позволите мне осмотреть его? – ещё раз спросил Майбах.

– Конечно, дорогой профессор. Но что вы собираетесь найти?

Кафтан генерал-губернатора не отличался особой роскошью. Да, дорогое сукно и хороший покрой. По краям и по борту он обшит золотым галуном, пуговицы были тоже золочёные. Они весело поблёскивали в свете свечей.

– Обычно, в кафтан, в самое укромное место втыкают булавку, – пробормотал профессор, тщательно ощупывая дорогое сукно.

– Посмотрите в обшлагах рукавов, – посоветовал Суворов, внимательно наблюдая за действиями Майбаха.

С нескрываемым интересом, раскрыв рот, за каждым его движением следил и денщик генерал-губернатора.

– Захар, разливай чай…

– Вот! – наконец, воскликнул профессор, демонстрируя Суворову и его денщику длинную блестящую шпильку с шестиконечной звёздочкой на конце.

– Ах, quelle mauvaise surprise (8)! – встрепенулся губернатор.

– Дьявольская, прости господи, штуковина, – перекрестился Захар, с испугом глядя на безобидный с виду предмет.

– Вы считаете, что это и есть причина моих… страданий? – усмехнулся Василий Иванович.

– Убеждён, ваше высокопревосходительство. Видите, на конце шпильки имеется шестиконечная звезда? Это – масонский символ. В вашем окружении имеются масоны? Я слышал, что в русской армии тоже есть члены этой ложи…

Суворов был вынужден признать, что он лично знает нескольких офицеров гвардии, которые являются масонами. Но вслух он ничего не сказал. Однако было крайне неприятно сознавать, что в числе окружающих тебя людей, среди высоких чиновников или блестящих офицеров таится жестокий и беспощадный враг.

– Ну вот, ваше высокопревосходительство, я свой долг выполнил, – торжественно произнёс и поклонился профессор Майбах. – Надеюсь, что вы скоро забудете о терзавших вас кошмарах.

– Сам бог послал мне вас, дорогой профессор, – воскликнул Василий Иванович и обнял врача. – Захар, наливочки нам! Вишнёвой! И непременно – ветчины!

– Не стоит благодарности, – улыбнулся профессор. – Вы бы, ваше высокопревосходительство, посетили наш университет! Нашу Альбертину… Я там покажу вам кое-что интересное…

«Пресветлейшая, всесильная Государыня, Самодержица всея Руси, всемилостивейшая Государыня и великая жена! Вследствие смерти покойного доктора и профессора Кипке, должность Professioordinario логики и метафизики, которую он занимал в здешнем Кёнигсбергском университете, стала вакантною. Эти науки всегда составляли главнейший предмет моих занятий. В продолжение тех лет, что я находился в здешнем университете, я каждый семестр читал обе эти науки на частных уроках. Я имел в этих науках две публичные dissertationes и, кроме того, стремился ознакомить своих коллег с результатами моих работ в четырёх статьях, помещенных в кёнигсбергском учёном сочинении (Intelligenzwerk), в трёх программах и трёх других философских tractata. Надежда, с которой я льщу себя посвятить службе Академии наук, а главным образом всемилостивейшее желание Вашего Императорского Величества оказывать наукам высокое покровительство и поддержку, побуждают меня всеподданнейше просить Ваше Императорское Величество пожаловать мне освободившуюся professionemordinariam, и надеюсь, что senatusacademicus, ввиду обладания мною необходимыми способностями, сопроводит мое всеподданнейшее прошение благоприятными свидетельствами. Я уверяю в моей глубочайшей devotion (преданности) Вашему Императорскому Величеству, всеподданнейший раб, Иммануил Кант. Кенигсберг, 14 декабря 1758 г.»

– Два года назад известный всей Европе Иммануил Кант попросил нашу государыню о предоставлении ему вакантного места профессора логики и метафизики в Альбертине, – произнёс профессор Майбах.

Губернатор Суворов по приглашению врача и учёного нанёс визит в кёнигсбергский университет для того, чтобы лично познакомиться с профессурой и обстановкой, царящей внутри знаменитого учебного учреждения, а также с хозяйственными и финансовыми проблемами последнего. Однако, в связи с неофициальностью пребывания генерал-губернатора в Альбертине, никакого эскорта вблизи него не было, и излишнего ажиотажа вокруг высочайшей персоны не возникло. Профессор Майбах сопровождал Суворова, показывая ему всё, вплоть до помещений студенческой ночлежки. Сейчас они следовали из кабинета ректора, в котором оставили озадаченного Эрнста Бирона составлять прошение на финансирование университета в текущем году.

– …Хотя, – продолжал учёный доктор, – за три года до этого он клялся в признательности и любви к «всемогущему королю и повелителю» Фридриху II.

– Что ж, – усмехнулся Суворов, – это так свойственно философам – созерцать мир, анализировать факты и вникать в суть вещей, а затем… всё пересматривать, подвергать свою точку зрения сомнению и вовремя переходить на другие позиции.

– Пожалуй, – согласился с ним Майбах, – в этом и заключается настоящая мудрость.

– И что же, получил Кант эту должность?

– Увы. Его прошение попало к губернатору Корфу, вашему предшественнику… А в его канцелярии, насколько мне известно, было много хватких и знающих людей – секретарей, писарей, копиистов… только хорошего переводчика не было… А сам губернатор, по-русски, извините… изъяснялся с трудом. Понимать – понимал, но не писал… Вы, ваше высокопревосходительство, не удивляйтесь, что мы осведомлены о таких… деликатных деталях, но правду не скроешь… Переводил ему некий поручик Болотов, весьма любознательный юноша, симпатизирующий философским воззрениям, царящими в нашем университете…