Евгений Кремнёв - Мой любимый пират. Повести

Она соскальзывает с кровати. Сережа ловит ее за талию, пытается усадить на колени.

– Пошел ты! – отбивается Наташа. – Мудак!

– Успокойся, кошка бешеная!

Он, все-таки, усаживает ее на колени,

– Пусти! Мне больно! – тщетно пытается она вырываться.

– И не подумаю!

– Пусти! – Наташа начинает всхлипывать от бессилия.

– Наташа!

– Иди вон! – это уже сквозь слезы.

– Наташа, ну хорош! – он укладывает плачущую подругу на постель, сам лежится рядом и сжимает вздрагивающие плечи. – Все! Ну, все! Что за придурь из тебя сегодня прет не понимаю?

– Сам дурак! – сквозь слезы огрызается девушка. – Просто я… Просто у нас…

– Что «у нас»?

– Ничего.

– Говори.

– Потом.

Выплакавшись, она судорожно вздыхает, уголком простыни промокает глаза.

– Так что?

Наташа поворачивается к Сереже, утыкается в его грудь.

– Ну?

– Ничего.

– Ты хотела что-то сказать?

– Отстань! – она неожиданно сильно вжимается в него всем телом, – Потом.

Сереже становится не до вопросов.

…Когда он вошел в нее, ей показалось, что головастик недовольно шевельнулся. – Давай на боку…

Потом Сережа пил пиво из банки. Она, отказалась.

– Я в тебя кончил. Ты ничего не сказала, я подумал: можно.

Молчок. Сережа поставил банку рядом с кроватью, нащупал пульт

дистанционки.

– Теперь можно, – сказала она, – Теперь до-олго можно!

Сережа замер с нацеленной рукой. – То есть? Что за намеки?

– Я беременна, Сережа!

Радости на его лице не обнаружилось.

– Но ты же предохранялась?

– Предохранялась.

– Так что?

– Как ты испугался!

– Брось! – он отвернулся к окну. – Все это неожиданно. Не к месту и не ко времени.

– А с кем «к месту» и «ко времени»? Может с Лариской?

– Опять про это!

– Да, я про это!.. Предохранялась!.. Может, ты с презервативом не умеешь обращаться! Может в нем дыра была! Может я в сроках ошиблась, когда без резинки была! И мало ли что еще! Я – женщина, а не автомат! В общем, все: я – беременна, брюхата, с пузом!..

– Но срок же небольшой…

– Шесть недель. И что?

– Тогда все поправимо.

– Что поправимо?

– Что – аборт!

– Нет.

– Почему?

– Ни за что!

– Да, почему?

– Потому что это первая беременность!

– Ну, и что?

– Да, пошел ты!.. – Она отвернулась, потом села. – Потому что это первая беременность! А я хочу иметь детей! А не таскаться всю жизнь по курортам, да сохранениям, как мамина сестра!..

– Ты же хочешь стать певицей! Настоящей фирменной! А тут – ребенок! Хана всем планам!..

– Ох, как ты заговорил! А как высмеял меня, не помнишь уже? Когда я имела глупость поделиться с тобой своими планами. «Тараканы кабацкой певички!»…

Наташа сидела на краю кровати в позе андерсоновской русалочки.

– Вспомнил!.. Мои планы ее изменились. Просто я перестала говорить о них с тобой. Ребенок все усложнит – не отрицаю, но он – не помеха…

Сережа встал с кровати, положил пульт на телевизор и из пачки, лежавшей там же, извлек сигарету – традиционно единственную за день. Он курил и глядел в просвет полураздвинутых штор. Стройная фигура, которой не грозили никакие беременности, четким абрисом темнела на фоне окна, в небе, прямо над его головой, мерцала одинокая звезда.

– Все равно не ко времени! – сказал он упрямо.

– А любишь ли ты меня, Серёженька? – сказала Наташа и затаилась,

загадав на эту звезду.

– Любишь – не любишь! Это все слова! Я с тобой никогда не говорил об этом, но у меня есть вполне определенные материальные цели. И я хочу их достигнуть… И достигну! А сейчас я – нищий. Я не готов к семейной жизни. Я ее не хочу.

Звезда над его головой погасла.

– Вот видишь как все ясно. А я не готова делать аборты из-за твоей неготовности к семейной жизни и из-за твоей, так называемой нищеты. – Она почувствовала влекущую пустота краха и стала рубить канаты. – Ты сегодня слово одно умное говорил – резюме. Так каково оно – твое резюме?

– Аборт! – сказал он резко, словно пролаял, и повернулся, ища пепельницу. Вспомнив где, пошел на кухню.

Когда вернулся, девушка сидела на кровати и натягивала трусики.

– Наташа, давай без демонстраций! До утра еще далеко. Он стоял над ней с хрустальной пепельницей – трусил туда сигарету.

– О чем ты, Сережа? Перепихнуться на прощание? Для этого Ларисы! Только Ларисы!..

Натягивая через голову платье, она приказывала себе «Только не реветь!..»

В прихожей стала подкрашивать губы.

– Я – отвезу, – он вошел в прихожую в брюках, заправляя рубаху.

– Не стоит трудов, пупсик. На такси я пока зарабатываю.

– Ты подумай на досуге. Подумай. Не горячись.

– Единственное о чем я буду думать, это о том, как я тебя презираю, пупсик!..

Серёжа поиграл желваками, побарабанил пальцами о стенку. – Актриса ты! – сказал в уже закрывавшуюся дверь,

– А как же!..

…Голова и сердце были пусты.

Она брела вдоль длинно загибавшейся девятиэтажки до ближайшей арки, за которой шумел ночной проспект.

На обочине девушка стояла минут пять, не шевелясь, ужавшись плечами, и смотрела на себя как бы со стороны и с полным равнодушием слушала своего двойника, в голове которого крутилось хрустальное колесико с бесконечным рефреном: «Все кончено! Все кончено!».

… – Кто? – сказали из-за двери плаксиво.

– Я. Открой.

Щелкнул замок.

– С ума сошла! Два часа ночи!

– Ты ключ из замка не вынула.

– А-а, точно.

Заспанная Маринка, в длинной белой майке, поплелась в свою комнату досматривать черно-белые, как рояльная клавиатура, сны.

Прошлым летом они вместе поступали на фортепианное отделение Института искусств. Наташа недобрала баллов и подалась на заочку на дирижерско-хоровое отделение. Фанатка-Маринка поступила и теперь, ежевечерне, до десяти-одиннадцати, трахается с Шопенами-Шуманами, зарабатывая остеохондроз и неврастению. В спальне Наташа переоделась в халат, легла лицом к стене и уставилась в ковер на стене, думая о бальзаме, которым можно было бы залить болящую пустоту. Геометрический узор расплылся и обрел очертания тела, распростёртого на дороге. Девушка перевернулась на живот и уткнулась в подушку, пытаясь подавить отчаяние.

Нет такого бальзама!

Ее спина стала вздрагивать.

Лежа на животе, она рыдала; в голос и бормотала между захлебами. – Козлы! Мудаки! Гондоны! Сволочи! Твари! Падлы! Уроды! Блядюги!..

Марина, прилетевшая из смежной комнаты на звуки беды, сидела рядом, со стаканом воды наготове, гладила голову подруги и приговаривала, дожидаясь конца истерики. – Так их, Наташа, так!.. Члены им всем повырывать!..

…Она проснулась от жажды.

На востоке, между фиолетовыми облакам и горизонтом, оранжевела щель рассвета. Было так тихо, что она слышала ток крови в висках.