Вера Мосова - Суженый мой, ряженый

Анфиса слушала Марусю и невольно думала о том, как та мудра и дальновидна. При всей её горячности, дочь не теряет хладнокровия, мыслит здраво и, главное – правильно. Да и внешне держится спокойно. Вот ведь умеет же! Зато, когда надо, задаст жару! Как она сегодня этого мужика на место поставила! Анфиса улыбнулась, вспоминая его растерянное лицо.

– Молодец Маруся! – подала голос Тюша, внимательно наблюдавшая за всем, что происходит, – Кто-то должен ведь девицу поддержать, коли мать у неё такая непутёвая.

– Ты, конечно, всё правильно говоришь, дочка, – молвила Анфиса, – только не мешало бы и у девки спросить, чего она хочет.

– И то верно! – улыбнулась Маруся. – Что это я за других решать вздумала? Конечно, если Даша захочет вернуться домой, никто возражать не станет. Пойду-ка я, поговорю с ней.

Василий вместе со всеми возвращался с покоса. Тело приятно ныло от усталости, да и мозоли на руках давали о себе знать. Отвык он уже от такой работы. Давно не косил. Рядом с ним на телеге сладко спали Тимофей со Степаном, несмотря на тряскую дорогу. Колёса то подпрыгивали на буераках, то мягко оседали в дорожной пыли. Василия не покидало ощущение, что он вернулся в детство. Оно появилось ещё рано утром, как только начали собираться на покос. Иван спокойно и уверенно отдавал распоряжения ещё сонным работникам, укладывал на телегу обмотанные тряпицами косы, командовал, кому куда садиться. Совсем как тятенька когда-то. Добравшись до места, он так же уверенно указал, где будут начинать косьбу, поставил в свой черёд каждого косаря и первым пошёл по елани*, красиво взмахивая косой. Василий с упоением слушал привычный с детства звук скашиваемой травы, напоминавший тонкий всхлип, и наслаждался пряными ароматами трав. Он шагал следом за братом, и его не отпускало ощущение, что он движется за широкой тятенькиной спиной, как когда-то в детстве. Болью сжимало сердце. Нет уже тятеньки, а жизнь идёт своим чередом. Сменяются рассветы и закаты, так же следуют друг за другом пахоты, жатвы и сенокосы. Ничего не меняется в мире, он таков же, как и годы назад. Те же дожди и снегопады, те же бури и грозы, то же солнце светит на небесах. Вот и травы зреют из года в год, чтоб вновь упасть под лёгким взмахом косаря, источая при этом неповторимый запах. Да, мир всё тот же, только человек в нём – величина непостоянная. Он приходит сюда, чтобы радоваться и страдать, работать и пожинать плоды своего труда, постигать глубинный смысл жизни и в итоге уходить в небытие. Когда-то по этой елани так же уверенно шагал дед Степан, потом отец, теперь вот Иван. А однажды пойдёт по ней Стёпка, расставив друг за другом своих сыновей. И так будет всегда.

– Вань, – обратился Василий к брату под тихий скрип колёс, – а что сейчас в дедовой малухе?

– Всё то же, что и прежде. Я там работаю иногда, то шорничаю зимой, то плету корзины. По весне вот опять лозы нарезал, туда же и сложил, сгодится.

От этих слов на душе вдруг словно потеплело. Продолжается ремесло деда Степана. Это хорошо. Надо бы обязательно заглянуть в малуху, вроде как к деду в гости сходить.

– Стёпка мой решил, что раз он носит имя деда, то непременно должен дело его продолжать, вот и обучаю его понемногу. Ему нравится. Мы с ним зимой новый короб на сани сплели, хорошо получилось.

Братья помолчали, думая каждый о своём.

– Если вёдро постоит, то за пару-тройку дней высушим сено и сгребём этот покос, – проговорил Иван, погоняя лошадь. – Завтра мы его докосим, а как ободняет**, бабы, начнут сегодняшнюю кошенину разбивать***.

Василий согласно кивнул. Гребь ему всегда нравилась больше, чем косьба. На покос выезжали всей семьёй, работали споро, и при этом как-то весело и задорно, с шутками да прибаутками. Грабли быстро мелькали в ловких руках его сестриц и матушки. Маленькие копёшки***** мигом вырастали то тут, то там. Их сразу подтягивали к центру самой большой елани. Потом тятенька с Иваном трёхрогими деревянными вилами метали сено в зарод****, а Василко принимал и распределял его, стоя наверху, да при этом старательно утаптывал сено, чтоб зарод был плотным. В завершение сёстры деревянными граблями очёсывали стог со всех сторон, чтобы при сильном ветре не раздуло клочья с боков. Но больше всего любил юный Василко принимать привезённое сено на сеновале, когда его с возов отмётывали наверх, а потом непременно пойти ночевать на свежем сене, бросив на него старое одеяло. И чтобы сестрицы рассказывали какие-нибудь страшные истории, и чтобы кровь в жилах стыла при малейшем шорохе. И чтобы дрожать от страха, заслышав странные звуки, но успокаивать себя тем, что это просто старший братец так шутит с ними, и с замиранием сердца прислушиваться, пока тот не выдаст себя весёлым смехом.

– Глянь-ка, соседи куда-то уезжают, – прервал Иван воспоминания брата, когда они уже подъезжали к дому. – Или это они Дарью в дорогу снарядили? Похоже, одна она едет-то.

При этих словах Тимофей подскочил на телеге, сон его как рукой сняло. Тимка спрыгнул и поспешил к Даше, которая у повозки прощалась с Асей.

– Неужели уезжаешь? – спросил он, подходя.

– Отправляют меня в Верхотурье к братьям, – печально ответила Даша. – Матушка решила, что так лучше будет. Но я скоро вернусь! – тут же заверила девица.

– А с чего вдруг отправляют-то?

– Я потом тебе расскажу, – пообещала Ася. – Тут такое было!

В это время в воротах показалась Наталья, позади которой маячил Афанасий. Взгляд его был направлен куда-то поверх их голов. Ася обернулась, пытаясь понять, что он так пристально разглядывает, и увидела тётушку Марусю, открывшую ворота вернувшимся косарям.

– Пришли мне весточку, как доедешь до места, – смущаясь, проговорил Тимка.

– Пришлю обязательно, – заверила его девица, садясь в повозку.

– Кланяйся там всем! – крикнула дочери Наталья, когда возница натянул поводья. – Да за братьями приглядывай!

Дарья кивнула в ответ и с удивлением посмотрела на своего отчима, который, казалось, забыл обо всём на свете, откровенно пялясь на соседский двор. Маруся уже ушла, а тот всё смотрел ей вслед, пока Наталья не окликнула его.

Такой интерес соседа к Марусе не остался незамеченным, и вскоре уже все подтрунивали над ней.

– Марусь, глянь-ка, Афоня-то опять тебя поджидает, уже все глаза проглядел на наши окна. Как сел с утра на завалинку, так и сидит! – говорила ей матушка.

– А сосед-то наш, похоже, неравнодушен к тебе, маменька! – смеялся Тимофей. – Видать, хорошо его Дашка утюгом-то приложила! Уж больно тихий стал!

– Марусь, там Афанасий за огородом бродит, никак, тебя дожидается? – сообщал с улыбкой Иван, вернувшись со двора.

Маруся только успевала отмахиваться от их насмешек, но однажды к ней с разговором явилась Наталья. Она плакала и умоляла оставить её мужа в покое, иначе, мол, она пойдёт к бабке и наведёт на разлучницу порчу. Неспроста ведь он так смотрит на Марусю, не иначе, как она приворот на мужика сделала. Маруся только руками развела. Ну, что можно на это ответить? Пытаться доказать всем, что у неё замечательный муж и никто ей, кроме него, не нужен? Или просто послать всех куда подальше вместе с этим ненормальным Афоней? А тут ещё и Сано явился. Ему, видите ли, приспичило с сыном пообщаться. Начал пенять, что Маруся настраивает сына против него, что тот его избегает.