Александр Аннин - Кольт системы Макарова

Олег, разумеется, выразил бурную радость, хотя гаденькие подозрения уже тогда проклюнулись в его сердце… Ну никогда его женушка примерной студенткой не была, и уж если награждать ее такой фантастической преддипломной практикой, то разве что за исключительную внешность, а не то и сексапильность (новомодное словцо в обиходе «продвинутых» граждан доживающего свой век СССР).

И теперь Антонина при помощи факсимильной связи сообщала Зурову горькую, давно, по правде говоря, ожидаемую правду: она уходит от него к другому. Нет, не к швейцарцу вовсе, а к молодому российскому дипломату, получившему назначение в женевское консульство. От Олега требовалось прислать ей факс с его согласием на развод, а уж дальше они с новым женихом (мужем?) решат все вопросы в Швейцарии. Мол, у них там с этим проще простого.

Что-то никак не везет ему, Олегу Зурову, по части семейной жизни… Уж второй раз как не везет.

Сначала – Валентина, этакая принцесса на горошине из элитарной семьи… Женился по любви, вспыхнувшей в его легковоспламеняющемся сердце. Но, как водится, вскорости выяснилось, что одними лишь бурными объятиями сыт не будешь. Олег-то рассчитывал, что, коль скоро его юная женушка Валечка работать идти не желает, так хотя бы он сможет каждый день по праву пожирать горячий ужин – как минимум из трех блюд…

Куда там! Жена довольствовалась тем, что покупала готовую еду в недешевой кулинарии и разогревала ее на сковороде (супов при этом, само собой, не наблюдалось). А чем же, скажите на милость, питалась сама Валентина? Извольте: орешками кешью, зефиром в шоколаде, свежими листьями салата…

Зарплаты Олега хватало максимум на десять дней.

Дома начались неприятные сцены, зачинателем которых, следует признать, был раздосадованный Олег. Усталый и голодный, вваливался он ближе к полуночи в свою квартиру, где заставал жену сидящей возле телевизора. Она даже не слышала, как он входил домой! Раздуваясь от обиды, Зуров шлепал в круглосуточный магазин, приносил «нормальную» еду и принимался готовить горячее.

И только тут в дверном проеме кухни возникала радостная жена, пыталась обнять Олега. Его прорывало:

– Зачем ты вообще нужна, если даже суп сварить не можешь? Почему я работаю как проклятый, а потом еще и жрать готовлю, посуду мою, пол подметаю!

Губы Валентины кривились от страдания и удивления, на глазах выступали слезы. Олег безжалостно продолжал добивать ее, аргументированно обосновывая полную Валентинину никчемность…

А однажды он почуял запах недешевого алкоголя, исходившего из нежных уст любимой. Взрыв его негодования был подобен ядерному «грибу» над Хиросимой.

– Во-о-он! – орал он исступленно. – Завтра же, как проспишься – вон! К родителям своим, к небожителям!

Валентина, которая, надо сказать, была совсем не пьяна, а только слегка навеселе, хватала его за руки, умоляла простить.

– Олежек, миленький, я выпила чуть-чуть, от страха…

– Вот как? И чего же ты испугалась? – ревел Олег.

– Что ты меня скоро бросишь. Я такая неумеха, ни на что не гожусь! Но я не виновата, меня никто ничему не учил. Клянусь тебе, я научусь готовить, и даже поваренную книгу купила! Только не прогоняй меня! Я так боюсь тебя потерять!

– Считай, что уже потеряла! – орал Зуров; он себя на тот момент не контролировал.

Потом, когда они расстались окончательно, Олег краем уха слышал, что Валентина вроде бы связалась с какой-то богемной компашкой, ее видели подшофе на светских тусовках. «Ну и черт с тобой», – давил Олег в своем сердце остатки былой любви.

А вскоре, летом 89-го, появилась Антонина – и, как назло, словно некая издевка судьбы – тоже из семьи высокопоставленного чиновника.

«Крест, видать, у тебя, брат, такой, – размышлял Зуров. – И никуда ты от судьбы не денешься, так тебе на роду написано – быть в мужьях у избалованных девиц».

После того, как 18 ноября 1990-го Зуров по воле злого рока собственноручно убил Валентину, он бродил по квартире и бормотал: «Все это слишком серьезно… Это слишком серьезно для того, чтобы быть случайным. Нет, это не случайно. Это судьба. Это кара господня! За твою гордыню, за поруганную тобой любовь, за нежелание терпеть и смиряться…»

Он ходил взад-вперед вдоль шеренги бутылок и не обращал никакого внимания на свою новую жену, Тоню, которая в страхе съежилась на кровати, глядя, как он наливает себе стакан за стаканом. А потом, во время долгого запоя, Зуров даже не осознал, что Антонины больше нет в его квартире – она по-тихому смылась к родителям, растворилась, бросив его на съедение зеленому змию.

Она боялась, что Зуров по пьяни пристрелит и ее, как Валентину! Тоже случайно, по ошибке, но на этот раз – в приступе белой горячки.

Только через несколько месяцев, когда Тоня все-таки вернется к нему ненадолго, Олег вдруг осознает, что их прежних отношений – доверительных, товарищеских, даже каких-то ребяческих – больше нет и в помине. Что на смену им пришли настороженность, подозрительность, враждебность.

Вот и думал сейчас, теребя в руках факс, пришедший из Женевы, Олег Зуров – образно думал, разумеется: ампутировать ли ему часть себя или все-таки переждать в кресле-каталке? Отсечь больную свою половинку или помучиться еще? Разводиться или все-таки сохранить формальный брачный союз, пусть и на таком удалении? А ну как со временем одумается его Тонечка, вернется к нему. Всамаделишная, законная жена, а не протез какой-нибудь новоявленный. Он готов простить ей измену, ее фортель – готов сам просить прощения, как когда-то умоляла его простить ее покойная Валентина.

А может, тебе лучше все-таки остаться волком-одиночкой? – рассуждал Олег. Может, это знак тебе, сигнал свыше – мол, не годишься ты для семейной жизни, только судьбы женские гробишь?

И, обидевшись на весь белый свет, Зуров отправил в Женеву факс на английском языке: мол, даю согласие на развод. Число, подпись – все как положено, чин чинарем.

Недаром прозвище у Олега Зурова было – «Зубр». Как буйвол через кустарник, он проламывался сквозь дебри всевозможных предписаний и запрещающих циркуляров, с бычьим упрямством топая к своей цели – аресту и «посадке» преступников. Любого ранга. В то время, в начале 91-го, задержание подозреваемого почти автоматически приводило к его последующему осуждению. И Зуров исправно поставлял прожорливой судебной системе СССР пропитание – порцию за порцией, человечка за человечком.

…Зубр в который раз перечитывал сообщение, поступившее от коллег из областного Управления внутренних дел. Суть этой «цидулки», как называл официальные бумаги тридцатилетний майор, сводилась к следующему: в Домодедовском районе лыжник обнаружил в рощице неподалеку от магистрали трупы двух девушек с огнестрельными ранениями в голову. При них были простенькие золотые украшения, немного денег и документы. Таким образом, областные стражи порядка без труда установили, что восемнадцатилетняя Ольга Иванова и ее ровесница Юлия Дронова учились в торговом техникуме. Обе проживали в общежитии.