Леонид Бляхер - Сибирская сага. Афанасий Бейтон

– Ну, слушайте далее, – проговорил старик.

***

Бейтон подошел к своим солдатам, свалившимся кто где смог, отходящим от марша и боя. Некоторые стали подниматься.

– Не вставать. Вы герои, которые сегодня спасать армию! Я вами гордиться! – громко крикнул он. Он и вправду гордился своими солдатами. Сегодня они вели себя не хуже ветеранов старого Валленштейна, легендарного полководца империи. Да и собой гордился. Он смог их научить.

– Поручик Бейтон? – спросил подъехавший воин в дорогой шапке.

– Я есть он.

– Вас кличут князь Барятинский и воевода Яков.

– Сейчас ехать, – ответил Бейтон, уже вскакивая на коня.

Он поскакал вслед за гонцом к группе офицеров в центре полевого стана, который стал образовываться располагавшимися на отдых частями.

Остановившись перед командующим, Бейтон поклонился и доложил на русском языке:

– Поручик солдатский полк Альфред фон Бейтон прибыть!

– Молодец поручик! Уже и язык выучил, – усмехнулся боярин-воевода. – Хорошо послужил. И войско сберегли, и полякам уйти не дали. Теперь уже не уйдут. За храбрость и воинское разумение жалую тебя тремя рублями. Сам о тебе государю доложу.

– Я благодарить за честь! Это мой долг!

– Ну, иди, поручик, к своим орлам. Завтра подойдут войска князя Алексея, и начнем погоню за Радзивиллом. Пока отдыхай.

Бейтон вновь поклонился и, отъехав, направился в свое расположение. Приятно было? Конечно, приятно. И деньги не лишние. Да чего скрывать – оценка командира всегда важна. Кажется, он останется в этой странной стране. Привыкнет. Должен привыкнуть.

– Так и погнали мы того Радзивилла до самой его Литвы, – закончил рассказ Бейтон.

Казаки внимательно слушали, ловя каждое слово. Большинство из них всю жизнь прожили в Сибири, и жизнь эта проходила в бесконечных стычках с местными (далеко не мирными) народами, в походах, погонях. Другого они просто не знали, да, наверное, и не хотели знать. Казак – не должность и не сословие. Казак в Сибири – это судьба. Потому и рассказы старого полковника слушали, затаив дыхание. Или вид делали из уважения к славному голове – кто их разберет. Но слушали, не перебивая.

– Славная битва, – промолвил старший. – Силен был покойный царь-батюшка.

– Да и мы были молодцы что надо, – в тон ему ответил Бейтон.

Костер догорал. Казаки стали располагаться на ночлег. В палатку идти не хотелось. Старик послал за шубой и улегся на ближайшую телегу. Полог звездного неба раскрылся над ним, отражаясь в водной глади, окаймленной вековыми кедрами, сбегавшими с сопок к озеру. Но перед глазами вновь возникли картины далекой уже молодости.

***

Через два дня после баталии при Шкловке русская армия князя Трубецкого в сражении при селе Шепелевичи настигла и разгромила отряд Януша Радзивилла. Сам Великий гетман едва ушел от погони. А через месяц сдался Смоленск. Поднепровье полностью отошло под руку России. Очищены от поляков Волынь и Галич.

После царского пира (на который Бейтона, конечно, и не подумали позвать – не того полета птица) Алексей Михайлович с ближними боярами отбыл в Вязьму на зимовку – в Москве было моровое поветрие. Кампания постепенно затухала. Шла осень. Дороги делались все более непроходимыми. Армии располагались на зимние квартиры. Полк фон Букховена был расквартирован в Шклове. Солдаты строили землянки и избы для офицеров. Обживались.

Но война не кончалась. Враг снова собирал силы. Правда, это еще когда будет: зимой-то нормальные люди не воюют. В землянках и избах жарко топились печи, солдаты отходили от сражений и учений, кряхтели, вспоминая свои деревни и односельчан, жалея о несбывшейся мирной жизни. Офицеры тоже вспоминали дом (те, у кого он был), завязывали короткие интриги с сельскими красотками, пили кислое местное вино.

В эти дни, наполненные особым покоем, возможным только в короткий перерыв между сражениями, армия Януша Радзивилла форсировала реку Березину, ставшую временной границей между противниками, и двинулась на Могилев. Начиналась кампания 7163 года от Сотворения мира, или 1655 года от Рождества Христова.

Шклов – городок небольшой, но вполне уютный. Расположился он среди широких полей и пологих холмов с перелесками, верстах в сорока от Могилева. В центре города – небольшая площадь, на ней – ратуша и дом градоначальника. Прежде была греческая церковь, но после смерти короля Владислава, отличавшегося умеренностью и осторожностью, на греческую веру начались гонения. Церковь разрушили. Собственно, эти гонения и стали причиной того, что маленькие люди и бедные шляхтичи из местных охотно переходили под руку Московского царя.

Если центр Шклова еще чем-то напоминал город, то окраины, начинавшиеся сразу за площадью, были вполне сельскими, отгороженными от мира не стеной, но деревянным частоколом с деревянными же башнями. Впрочем, дома добротные, для тепла и чистоты обмазаны глиной, крыты глиняной же черепицей, а не соломой. Да и жители богаты. Есть две корчмы, которые в этих местах обычно содержат евреи, несколько лавок с самыми разными товарами, большой рынок.

Здесь и располагался на зимовке полк ван Букховена. Военных оказалось больше, чем всех жителей городка. Потому в домах разместились только офицеры, да и то не все. Для солдат вырыли землянки, как могли их утеплили. Для офицеров, предпочитавших находиться поближе к солдатам, поставили срубы-пятистенки. Посередине расчистили площадку для солдатского учения, которым, впрочем, докучали не особенно сильно. Морозы стояли такие, что даже от мысли выйти на улицу делалось холодно.

Для Бейтона отдых на зимних квартирах в Шклове был заполнен не менее плотно, чем первые дни под Смоленском. Солдат не должен иметь слишком много свободного времени: в этом случае он начинает грустить, а в его голову начинают приходить совсем неправильные, расслабляющие тело и душу мысли. Это поручик знал по себе.

Первое время он с блаженством предавался безделью. Часами по утрам лежал в постели. Долго засиживался с однополчанами за беседой и бокалом вина. Сослуживцы коротали время за разговорами и азартными играми. Игры поручик не любил – азарта хватало в жизни. А беседы находил полезными. Офицеры вспоминали баталии, в которых принимали участие, ушедших командиров. И хотя многие из них сражались друг против друга, сегодня это не вызывало интереса. Жизнь наемника непостоянна, как и его привязанности. Они сохраняются, пока есть деньги в полковой кассе. Однако свой хлеб в этой среде было принято отрабатывать честно. Подписал контракт – выполни. Это – вопрос чести.

Но намного чаще офицеры вспоминали покинутую родину – в минуты покоя, в тепло натопленной комнате. Каждый надеялся когда-нибудь – конечно, не скоро – вернуться домой: в Тюрингию, в Саксонию, в Пруссию, в Голландию… Вспоминали родительский дом, у кого он был; места, где довелось побывать, где хотелось бы осесть в старости. Перед глазами вставали уютные городки у Мозеля или Рейна, торговые улицы Гамбурга и Любека, порты Италии с теплым морем и веселой жизнью. Где она, эта жизнь? Сколько из них доживет до мечты наемника – обеспеченной старости? Об этом говорили сослуживцы, об этом думал Бейтон.