Александр Аннин - Корректировщик

И в шестидесятые годы советское руководство, а точнее – спецслужбы – наконец-то всерьез обратили внимание на доморощенных кибернетиков. Приехав по вызову из Горьковской области в Москву, кандидат технических наук Ардашкин сразу получил шикарную квартиру в сталинской башне со шпилем, кафедру в престижном политехническом институте и – фантастическую сумму денег «на обустройство, обзаведение семьей».

КГБ, с первых дней принявшее Анатолия Ардашкина под свое крыло, одобрило намерение ученого взять в жены дочь журналиста, к тому же – свою собственную студентку. Вера, как и многие другие обладательницы древнейшей профессии, давно попала в поле зрения комитета, и это было неплохо с точки зрения возможного давления на будущее научно-чекистское светило.

Надо сказать, тогда по вузам страны пронеслось своего рода поветрие: престарелые ученые дядьки брали в жены молоденьких, розовощеких студенточек. Страна словно помолодела, сбросила с плеч одряхление, и это довольно своеобразно сказывалось на гормональной системе апологетов науки. Впрочем, Ардашкин-то стариком не был, и разница в возрасте между ним и Верочкой составляла всего восемь лет.

«Молодец, дочка, – хвалила Веру ее мать. – И погуляла на славу, будет что в старости вспомнить. И жениха солидного заарканила. Вот, слушай мамочку-то, мамочка плохого не посоветует». «Пошла на х…», – от души, смачно выразилась Вера и прямо физически почувствовала, как сгусток черной, сатанинской энергии вырвался из ее губ и ударил мать в дряблую грудь.

Растерявшись от неожиданного предложения профессора, Вера начала сажать одну ошибку за другой. Ей не надо было бы строить из себя недотрогу перед Ардашкиным, а, надув губки и поплакав, объяснить свою половую искушенность стремлением быть как все, современной, раскрепощенной девушкой… Мол, дурочка была, поддалась веяниям времени, а вообще-то душа у меня чистая, незапятнанная… Такая позиция сняла бы все недоговоренности в дальнейших семейных взаимоотношениях, уничтожила бы некую «фигуру умолчания».

Но она упрямо, непонятно зачем держалась «легенды», что она – девственница, никогда не знавшая мужчин ни в каком виде. Она не догадывалась, что Ардашкину уже порассказали о веселом и не обремененном нравственными принципами образе жизни своей невесты. Впрочем, он отнесся к этому, как и положено ученому, глубоко философски. Другой, кто попроще, набил бы обнаглевшей блядехе морду, чтоб не корчила из себя невинную девицу-красавицу, а уж потом принимал бы решение, жениться или не жениться. И, скорее всего, женившись, жил бы покойно и счастливо. Как и его супруга, между прочим.

Но Ардашкин, к его прискорбию, был умен и начитан. Он был растроган до глубины души, когда в первую совместную ночь обнаружил, что его возлюбленная провела операцию по восстановлению девственности – эту нехитрую процедуру за некую мзду уже тогда делали советские гинекологи. «Значит, – подумал Ардашкин, – она ценит такое понятие, как целомудрие, придает этому значение. Она искренне раскаивается в своем прошлом, хочет навсегда забыть его, считает кошмарным сном. Да это просто клад! Таких девушек сейчас днем с огнем не сыскать!»

Он рассуждал примерно так же, как мопассановский герой, который в захолустном городке услышал историю девушки из хорошей семьи (ее в детстве изнасиловал слуга, весь городок знал об этом и к бедняжке никто не сватался). И некий приезжий возликовал: мол, это же гарантия от дальнейших супружеских измен! Она по гроб жизни будет благодарна ему за избавление от позора!

Этими соображениями Анатолий Ардашкин поделился с приятелем – начинающим, но уже перспективным нейрохирургом Иваном Дуровым, когда они, как обычно, пошли на каток МГУ. Дуров снисходительно усмехнулся:

– Наивный «сердцевед» Ги де Мопассан… Ему и в голову не приходило, что женщина по природе своей неспособна испытывать чувство благодарности кому бы то ни было и за что бы то ни было, как не способна она испытывать подлинное чувство вины – во всяком случае, длительное время. А если обстоятельства или рассудок вынуждают ее благодарить кого-то или приносить перед кем-то извинения, то такая женщина начинает ненавидеть этого человека всей своей… гм… душой.

– Тебе, друг, «может, в бабах не везло, коль говоришь – от них все зло»? – попытался свести разговор в шутку Ардашкин.

– Ой, хочешь, поделюсь? Возьми от меня, ради Христа, десяток-другой, а то здоровье прямо на глазах рушится, – прижал руки к сердцу Дуров. – Только коньки и спасают… И, кстати, не думай, что я женоненавистник. Просто такие уж они есть, ничего с этим не поделаешь. Ну скажи, разве можно требовать от сороки, чтоб она запела соловьем? Вот так примерно и относись к их особенностям…

– А как же Ремарк? – козырнул Ардашкин модным в то время западным писателем. – Он тоже утверждает, что проститутки – самые надежные, заботливые, верные жены…

– Так то, брат, в книжках… Все эти сони мармеладовы, катюши масловы… Обрати внимание – книжки написаны мужиками. По сути, Толстой, Достоевский, Ремарк ничем не отличались от прочих особей мужского пола, они лишь талантливо выражали сокровенные мечты мужиков всех времен.

– И что же это за мечты? – мрачнел Ардашкин.

– Изволь, объясню. Им было мало того, что девочки по три рубля или куртизанки ценой подороже изображают за деньги бурную страсть. Толстой и Достоевский хотели, чтоб их любили по-настоящему. То есть страдали всей душой. Именно этого они требовали от женщин в своих книгах. Наследить, натоптать в женской душе – вот кайф выше полового для всех этих снобов, учителей человечества!

– Ну, ты, по-моему, слишком…

– Да перестань, – отмахнулся Дуров. – Если бы у женщин хватало интеллекта для понимания Толстого и Достоевского, то они бы просто угорали со смеху над их мужицкой наивностью в отношении так называемого прекрасного пола! Жизнь-то проще утроена: ты мне, я тебе… Женщина дает мужчине то, что у нее есть – свое тело, мужчина – то, что есть у него – материальные блага… А что касается того, станет ли шлюха хорошей женой… Гм, не думаю, Толя. Блядь так и остается блядью. Ты пойми, у нее уже психология не жены, а содержанки, вечно капризной, недовольной. При этом женщина подсознательно понимает, что нарушает законы мироздания, что она предназначена быть матерью, помощницей мужу по жизни, а не развратной эгоисткой. Наступает внутренний разлад, заканчивающийся разной степени тяжести психическими заболеваниями. Так-то, брат…

Гении, как известно, на то и гении, что поступают они по-своему, не сообразуясь ни с общепринятыми нормами, ни с предостережениями авторитетов. Анатолий Ардашкин, безусловно причислявший себя к когорте гениев, махнул рукой на все предубеждения и женился на Верочке. Подспудно это решение было продиктовано одним немаловажным соображением: Ардашкин был настолько уверен в гигантизме своей личности, что ему не могло и в голову прийти, будто какая-то женщина сможет предпочесть ему кого бы то ни было. А остальное… «Воспитаем, слепим, как глину», – думал Анатолий Семенович.