Александр Аннин - Корректировщик

– Этот срок, три года, я, Константин Устинович, с учетом непредвиденных задержек обозначил, – сказал Ардашкин почтительно. – А реально, думаю, завершим научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы значительно раньше. Вот финансово-экономические и кадровые выкладки, – Ардашкин протянул Черненко замшевую папку.

– Кхе… – Черненко пожевал губами, рассеянно покивал тяжелой головой. Эта мимика означала, что он принял решение.

И в 1984 году в тридцати километрах от Москвы были ударно возведены первые корпуса нового «закрытого» НИИ, директором которого стал Анатолий Семенович.

Штатное расписание института нормальному человеку показалось бы чем-то из разряда сюрреализма. Сюда нагнали всевозможных магов, экстрасенсов, гуру и прочих «подвижников» оккультизма, знатоков нетрадиционной медицины разных народов, психиатров, уфологов, телепатов… В институте эту многочисленную, разношерстную и разноязыкую группу именовали «психами». Все эти люди, по большей части откровенные шарлатаны, еще вчера не имевшие, на что опохмелиться, теперь получали фантастическую по советским меркам зарплату, жили в добротных квартирах институтского поселка и бесперебойно снабжались дефицитными товарами. Естественно, никакого реального вклада в разработку психотронного оружия они внести не могли, да никто перед ними такой задачи и не ставил. Более того, само словосочетание «психотронное оружие» было для «психов» полной абракадаброй. Но Ардашкин тем не менее постоянно подчеркивал всю важность «научной» и практической деятельности «психов».

Техническое направление было представлено квалифицированными биологами, инженерами-электронщиками, специалистами в области волновой физики, лазерной техники, магнетизма воды и земной коры, метеорологами. Эти тоже звезд с неба не хватали, но, во всяком случае, хоть чем-то занимались – постоянно что-то вычисляли, замеряли, сопоставляли… Эту группу спецов называли «ремесленниками». Подобно «психам», они никогда слыхом не слыхивали о психотронном оружии, но за семь лет сделали немало реальных открытий и разработок, которые затем успешно применялись в военной авиации, системах ПВО и радиолокации, навигационной технике.

А еще были в институте человек двадцать по-настоящему талантливых ученых, так называемых яйцеголовых, помешанных на «чистой» науке. Эти-то и представляли собой действительно секретное ядро НИИ. Им было все равно, кому служить – Родине, партии, КГБ или лично академику Ардашкину. Главное – воплотить наяву свои фантастические идеи, под которые прежде они никак не могли выбить госфинансирование. Теперь денег на всевозможные эксперименты они получали с лихвой, о чем же еще мечтать?

«Яйцеголовые», как правило, были узкими специалистами в области передачи информации на расстояние, влияния магнитных и биологических полей на поведение человека и животных, тонких энергетических взаимосвязей между живой и неживой материей, воздействия информационных импульсов на принятие тех или иных решений. Они-то знали о действительных задачах института, но работали по принципу: «левая рука не ведает, чем занята правая». Для выполнения черновой работы и конкретных поручений «яйцеголовые» могли затребовать любых сотрудников из первых двух групп, но каждый «яйцеголовый» подчинялся непосредственно Ардашкину, докладывал о научных результатах только директору института и получал от него новые задания и корректировки. Даже заместители директора не имели права обсуждать рабочие вопросы с «яйцеголовыми».

– Так вот, – Ардашкин смотрел на Жучинского с легким раздражением, – интересно, как, по-твоему, отреагируют члены завтрашней комиссии, когда узнают, что здесь ошиваются Ванников и Басов? С какой, спрашивается, стати на объекте появились представители прокуратуры и МУРа? Басов, между прочим, может запросто подкатить к любому из этих старперов с расспросами – ведь это те же самые люди, что были здесь месяц назад… Да если они узнают, что тут случилось после их прошлого визита, кого-нибудь из этих патриархов точно удар хватит. А может, и не одного.

– Толя, – Жучинский положил руку на плечо директора, – обещаю тебе, что ни завтра, ни послезавтра эти двое из органов на территории института не появятся. Можешь быть спокоен. Времена сейчас, может быть, новые, но служба безопасности у меня, слава Богу, старой закваски. Ни на какую бумажку не посмотрят, если я прикажу кого-нибудь «тормознуть».

Ардашкин одобрительно кивнул, а Жучинский вдруг рассмеялся:

– Знаешь, какие недавно стишки услышал про наши разлюбезные «органы»? Видно, дефицит спиртного в народе таланты пробуждает. Вот слушай:

– Вот завтра и выпьешь, – скривился Анатолий Семенович. – Да еще в какой компании! Все генералы да маршалы. Слушай, а почему ты не попытался хорошенько выпить-закусить со следователем и опером? А? Неужели до такой простой вещи не додумался?

– Как не додуматься… – с досадой махнул рукой Жучинский. – Уж и так я к ним подкатывал, и эдак – ни в какую. Лица делают прямо каменные, аж оторопь берет. Типа – «мы на службе, сэр». Неправильные они какие-то, подозрительно это…

– Ладно, давай по завтрашнему дню. В общем, организуй все как положено, на высшем уровне. И это… Скажи своему Ходжаняну, пусть девочек на всякий случай подготовит. Пяток. И парочку «на замену». Думаю, хватит. Только чтоб не получилось, как в прошлый раз. Пусть набирает бригаду «скорой помощи» из наших лаборанток. Он, по-моему, их всех уже того…

– Сделаем, Толя. Ходжаняну бы не в нашем институте, а в Сочи сутенером работать.

– Знаю я его работу! Наработал уже нам на задницу прокуратуру и угрозыск…

Недели три назад, когда из Минобороны приезжала комиссия в составе пяти крупных чинов, случился, прямо сказать, непредвиденный казус, который имел крайне неприятные последствия. После демонстрации «достижений» института началась тривиальная пьянка. Пить военные тузы умели, этого у них не отнять. Ближе к полуночи один из престарелых генералов намекнул, что неплохо бы разбавить мужскую компанию прекрасным полом. Остальные, обмениваясь солдатскими прибаутками, одобрили порыв сослуживца. Нет, ну ладно – сорокалетний полковник из научно-технического управления – как его, Чухлов, кажется? Кстати, единственный, кто хоть что-то понимал, но с его голосом не считались – как говорится, не в чинах… С ним все понятно – тот еще кобель. Но эти-то ровесники века…