Михаил Шторм - Затерянные в джунглях

Ренато пригнулся, ожидая смерти, но бык не спешил, словно оттягивая месть. Как только упавшая шпага застряла в песке, тореадор схватил ее.

– Первый попытка тьфу, – прокомментировал Мануэль.

– А сколько их всего? – спросил Быков. – Три?

– Да. Слышишь трубы? Второй сигнал.

На этот раз матадору повезло немного больше. Подбежав, он всадил шпагу в загривок быка, но только наполовину.

– Слабый рука. – Мануэль сплюнул. – Не мгновенный смерть. Позор.

Раненый бык поскакал по кругу с торчащей из холки шпагой. Ренато побежал за ним, пытаясь вытащить оружие.

– Почему он не возьмет другую шпагу? – удивился Быков, внутри которого все сжалось от жалости и омерзения, смешавшихся в равных пропорциях и заставлявших его морщиться и ерзать на сиденье.

– Нельзя, – сурово произнес Мануэль. – Один бой, одна шпага. Должен забрать сам.

Именно это и старался сделать несчастный тореадор, однако бык всякий раз отгонял его, делая угрожающие выпады рогами. Публика бесновалась, подобно гигантской стае обезьян, в которых швыряют камнями. Ренато спотыкался и чуть не плакал от досады.

Но вот взвыли горны и он остановился.

– Время кончено, – объявил Мануэль. – Бык заслужил жизнь. Ренато заслужил позор. Большая честь плюнуть в него. Смотри, как бежит, чтобы спрятаться.

– Мне он нужен! – вскричал Быков, вскакивая на ноги. – Его лицо… Хочу снять его, пока он не отошел…

– Куда не отошел?

– Не задавай вопросов, Мануэль. Веди меня к нему, скорее!

– Не важно! С меня хватит…

Не слушая возражений спутника, Быков выскочил с галереи. Внизу, где прежде было довольно пусто, собралось много народу, галдящего, гудящего, обсуждающего позорный бой матадора Ренато. Тот как раз пробирался в раздевалку, втянув голову в плечи, словно опасаясь удара.

«Вот это будет кадр! – понял Быков. – Усталое лицо проигравшего героя. Фотопортрет человека, рухнувшего с облаков на землю. Такой снимок стоит всех тех, что я нащелкал сегодня на стадионе. Крупный план лица Ренато и морды быков в загонах – вот настоящая правда о корриде. Без фанфар и позолоты».

Не замечая никого вокруг, Быков почти догнал уходящего Ренато, но вдруг с разбегу налетел на темно-серое мужское плечо с погоном. Полицейский – а это был именно полицейский, а не кто-либо иной – уронил фуражку и свирепо пихнул Быкова.

– Hey, take it easy! – крикнул страж порядка.

– I didn’t mean to push you. I’m sorry. Okay? [7] Эй, полегче! Я не хотел вас толкнуть. Извините. Хорошо? ( англ. )

Быков хотел всего лишь объяснить, что толкнул полицейского не нарочно, но к нему уже спешили другие блюстители закона. Пара крепких рук ухватила фотографа за локти, а потом двое или трое полицейских что-то затараторили, изъясняясь весьма эмоционально, но совершенно невразумительно для человека, путающего итальянский с испанским.

– В чем дело? – завертелся Быков, глядя то на одного полицейского, то на другого. – Я здесь по приглашению. Мануэль! Иди сюда! Объясни им, что я не сделал ничего противозаконного.

Но приятель ничем не мог помочь: его удерживал еще один полицейский, с которым Мануэль оживленно пререкался. Блюстители порядка были в одинаковых тесных рубашках с короткими рукавами. Фуражки были им великоваты. Тот, что держал Быкова, оттащил его к стене. «Официна, официна», – сказали ему, и он шестым чувством понял, что задержан за незаконное проникновение в служебное помещение. Потом Быкова попросили предъявить удостоверение представителя прессы, об этом он тоже догадался интуитивно.

– Нет сертификадо, – сказал Быков, припоминая инструкции Мануэля. – Я тут частным порядком. Приват персон, приват персон, сеньоры полицай.

Один полицейский оттеснил Мануэля в угол и что-то выяснял у него, яростно жестикулируя. Другой орал на зевак, взмахивая руками, как человек, прогоняющий птиц. Двое остальных удерживали Быкова, задавая вопросы, на которые он был не способен ответить при всем желании.

Наконец вернулся изрядно помятый, взъерошенный, со всклокоченной бородой Мануэль. Он принялся что-то втолковывать полицейскому, который, по всей видимости, был старшим. Это длилось минуты две. Подобно актеру, Мануэль умело менял интонации и выражение лица. Убеждая в чем-то блюстителя порядка, он то указывал на Быкова, то бил себя кулаком в грудь, то тыкал пальцем ввысь, словно призывая в свидетели самого Господа. Кончилось тем, что один из полицейских выхватил из рук Быкова фотоаппарат и, что-то протараторив на прощание, пошел прочь. Голова стража законности была высоко задрана; он смотрел не себе под ноги, а на бетонный потолок. Его напарники отпустили Быкова и тоже покинули место событий.

– Эй, верните фотоаппарат! Вы не имеете права!

Один из уходящих полицейских, не оборачиваясь, красноречиво похлопал себя по заду. Быков готов был ринуться за ним, но Мануэль, обхватив товарища за талию, вынудил его остаться на месте.

– Нельзя, нельзя, – приговаривал он. – Будет арест, будет тюрьма.

– Но он забрал мою собственность!

Люди, ставшие свидетелями инцидента, перешептывались, глядя на раскрасневшегося Быкова. Подхватив приятеля под локоть, Мануэль увлек его к выходу, шипя на ухо:

– Не надо кричать. Пойдем отсюда, амиго.

– А «Никон»? – вяло сопротивлялся Быков. – Ты хоть представляешь, сколько он стоит?

– Они отдадут. Но не здесь. И не за сто доллар.

Приятели вышли под моросящий дождь, из-за которого духота сделалась еще сильнее.

– Я отснял кадров семьдесят, – сказал Быков, вытирая мокрое, распаренное лицо. – Большинство из них ерунда, но есть очень хорошие. Я рассчитывал их выгодно продать.

– Тебя хотели обвинять в терроризм, – сказал Мануэль. – Или эспионаж , понимаешь? Я проводить тебя незаконно. Зачем ты устраивать скандал?

– Какой скандал, ты что! Я просто нечаянно толкнул этого полицая…

– Это есть нападение на… э-э, ауторидад публика …

– На представителя власти?

– О да, правильно, – произнес Мануэль, кивая. – Мне сказать приносить три тысяча доллар. После коррида.

Быков вытаращил глаза:

– Три тысячи долларов? За что?

– За то, что ты толкать полицейский. Перу – свободный страна. Но очень, очень строгий.

Быков задумался, не обращая внимания на дождь. Зеркальный «Никон» обошелся ему почти в ту же сумму, которую требовали полицейские, но был не настолько хорош, чтобы еще раз платить за него столько же. С другой стороны, в электронной памяти фотоаппарата сохранились отснятые кадры. За сколько их удастся продать? Если за те же три тысячи, то это будет большая удача. Одним словом, овчинка не стоила выделки.

Услышав такое заключение, Мануэль вопросительно поднял брови:

– Ов… овчинка?

– Забудь, – отмахнулся Быков. – И про овчинку, и про камеру. У меня есть другие.