Дмитрий Каминский - На крыльях феникса

Себастьян взглянул на него и, неожиданно, разум пронзило старое воспоминание: «Голос крылатого колокола несет в себе великую силу. Это не просто звон, в нем заключена божественная энергия самого Ординума!».

Вот он, ответ! Себастьян не стал ждать ни секунды, просто на ощупь отыскал веревку и подобно звонарю, забил в бронзовый колокол, как можно сильнее натягивая на себя медный язык.

Колокольный звон хлынул сотнями волн, освобождаясь от пережимающих оков молчания, распространяясь по всей округе, оглушая юношу и сотрясая старое здание часовни!

Божественный могучий звук лился во все стороны, и даже казалось, что тихий холодный ветер усиливается, становится ураганом.

Но только не смерчем, ведь смерч – это спираль.

Новопосвященный паладин не давал затихать колоколу, он бил в него не переставая, не жалея сил, с каждым ударом чувствуя, как наплывают трагичные воспоминания, что перетягивали сердце стальными канатами, выдавливали из него кровь.

Я паладин и мой долг сражаться со злом, да не убоюсь я его!

Себастьян продолжал звонить, стиснув зубы от злости и от боли. Он бы и дальше долбил в колокол, но его плечо сжала чья-то рука, и юноша обернулся.

– Достаточно. Пойдем… – это сказал мастер Тобиас…

***

– Вы убили тварь? Убили? Что? Что это было? – яростно спрашивал Себастьян, брызжа слюной.

– Теневой демон… Соглядатай Небытия, – сказал в ответ Тобиас, – А сейчас уходим! Хватай собратьев!

Он подошел к телу Клайда и, взяв его на руки, понес к выходу. Пламя только начало разгораться, оно постепенно поднималось все выше, под свод, превращая опорные балки в уголь.

– И Ему было очень больно от песни колокола Ординума, – рассказал мастер о битве, его голос доносился с крыльца, откуда веяло свежим воздухом проклятущей ночи. – А я читал молитву и бил его мечом.

Новопосвященный паладин ничего не ответил. Он взял мертвое тело Стевина под подмышки и поволок к выходу. Затем сделал то же самое с телом и головой Лаитона.

Старший паладин стаскивал трупы по лестнице с крыльца и, протаптывая высокую траву, тащил собратьев к трапезной, одного за другим.

Юноша выскочил из горящей часовни, его лицо покрылось копотью. Но Себастьян плевал на это.

Первое, на что он обратил внимание, когда оказался на улице, это то, что у трапезной не было никакого шума. Ни храпа, ни ржанья лошадей. Как и везде. Одинокая могильная тишина. Лишь внутри часовни грохотали падающие доски, и рычало пламя.

Отныне это место стало настоящей могилой. Впрочем, ничего не изменилось.

Тобиас между тем приблизился к трапезной. А через короткое мгновение после этого огонь распространился наружу. Его горячие языки вырвались из окон, выползли сквозь двери. Пламя пожирало часовню.

Оно осветило весь двор. И Себастьян увидел. И Тобиас увидел.

И то, что они увидели, стало последней каплей.

Смертное существо может сколько угодно долго держать в себе чувства и эмоции, пока не найдется капля, которая переполнит сосуд. Возле трапезной лежали обезглавленные туши лошадей. Сами же головы были насажены на колья забора.

И жеребец Тобиаса, и любимица Себастьяна Робена, и остальные, все были мертвы. Головы будто отсекли одним мощным ударом. Тобиас походил вокруг и сделал вывод, что никаких следов борьбы нет. А лошадь слишком умное существо, чтобы не понимать, кто с какими намерениями к ней подходит. Значит, лошадей убили внезапно, при этом безжалостно затемняя их сознание.

Вид этих пока еще не гниющих, но жутко выглядящих туш, вид крови, забрызгавшей всю траву вблизи трапезной и, собственно, сама трапезная, вернули и пробудили все эмоции, что тщетно пытался погасить в себе новопосвященный паладин.

Он уперся взглядом в мертвую голову Робены, с оголенными зубами и жуткими глазами, в которых еще сегодня вечером читалась доброта. Посмотрел на трупы собратьев, лежащие неподалеку, и упал на колени.

Душевная боль, что терзала все тело, не хуже лап теневого демона, заставила забыть о физической боли в ноге. Он начинал всхлипывать, а затем и совсем разрыдался, закрывая глаза руками.

Слезы текли по его пальцам, капали на накидку и на землю. Плач переходил в истерику, внутренности просились наружу, а бока сдавливало так, что создавалось впечатление, будто это уничтоженный ныне теневой демон вернулся и решил начать пытки заново. Но эта пытка не была сравнима с другой, внутри. В самом сердце.

Тобиас подобрел, шаркая сапогами, к Себастьяну.

– Мужчины могут плакать. Поплачь, мальчик, поплачь, – с жалостью и как-то по-отцовски сказал он. – Это освобождает. Не бойся этого никогда. Плакать также нормально, как питаться. Тем более после того, что ты пережил. Да еще в таком возрасте. Я впервые увидел смерть собрата в двадцать три. Но не в семнадцать. Это ты всадил меч тому, что валяется возле часовни?

Новопосвященный паладин ничего не отвечал, он продолжал истерически реветь, сжимая кулаки и иногда откидывая голову назад, стремясь жадно заглотнуть ночной воздух, пропитанный черным дымом.

– Знаю, что ты. Не жалей об этом. Иногда приходится убивать. Так уж получилось. Я не плачу, потому что нечем…. Слишком многого я повидал за эти годы. То, что случилось сейчас… трагично, но плакать мне нечем, – объяснил Тобиас.

Сказав это, он отошел ближе к полыхающей часовне, сел на колени, начал громогласно, но неразборчиво, молиться.

Себастьян остался один на один со своим горем, со своими слезами. Ему было сложно остановить поток эмоций. Из него ушла вся энергии, не было желания обдумывать произошедшее. Хотелось убедить себя, что это просто сон, что на самом деле ничего подобно в мире вообще не существует…

Однако перед глазами все время вставали мертвые собратья. Истинные собратья.

Сейчас их тела лежали неподалеку, но молодой паладин старался смотреть в другую сторону. Хотя какая-то неведомая сила все время подбивала глянуть на трупы. Посмотреть, уничтожая тем самым себя изнутри. Может, все дело было в этом гадком месте? В теневом демоне, невидимые ошметки чьей сущности все еще витали воздухе? Молодого паладина это не волновало. Собратьев уже ничто не вернет.

Себастьян ревел так отчаянно и так долго, что все-таки не смог дальше сдерживать свой желудок. Новопосвященного паладина согнуло пополам, и почти переваренная еда вместе со слюной и слизью вырвалась и забрызгала всю траву перед юношей. Он откашлялся и вытер рукой рот.

Себастьяну всегда сложно давалось сдерживать себя. Орден сумел поменять некоторые особенности характера, но ведь не весь характер в целом. Раньше юноша мог подолгу переживать любой пустяк, обижался на несправедливое отношение к себе, не мог видеть жестокости. Но все это – просто пылинка, попавшая в глаз, по сравнению с тем, что случилось сейчас. Когда рядом лежат мертвые собратья, когда в первый раз приходится убивать, когда рушатся все надежды, только тогда смертный осознает свои прошлые ошибки и начинает смотреть на всю свою жизнь иначе.