Дмитрий Каминский - На крыльях феникса

Себастьяна настолько засосали и вобрали в себя эмоции, что он не заметил и не услышал, как Тобиас прекратил молитву. Снова почувствовал на своем плече его руку.

– Хватит, Себастьян. Я понимаю, сейчас очень тяжело. Но нужно сохранить силы. Нам еще нужно на чем-то, на ком-то вернуться в Эйджгейт. Вставай, – Тобиас подал руку молодому паладину и тот, опираясь на нее, медленно поднялся на ноги.

Юноша впервые за несколько минут снова ощутил резкую боль в ноге и снова присел.

– Что такое? – спохватился старший. – Ранен?

– Д-д-да, – всхлипывая, невнятно ответил Себастьян, – Тот демон, тогда, когда я бежал в колокольню…

– Сейчас. Не бойся, – мастер напрягся, и сосредоточился. – Ляг на землю.

Себастьян осторожно прилег на траву, совершенно не обращая внимания на тот факт, что она им же испачкана.

– Только лежи смирно, – Тобиас снял с юноши сапог и наголенник и положил руку на рану.

Ладонь засияла синеватым, ярким светом. Живым светом. Светом Ординума. Он, как разгорающийся рассвет, бежал по опухающим венам левой руки мастера, вырывался из пальцев. Зрачки мастера расширялись, а из носа текла капля густой крови.

Юноша почувствовал приятное тепло, что пробегает по его ноге, затем движется через все тело. Это тепло, как и божественный свет, умиротворяло и вместе с тем придавало сил. Уже через несколько секунд Себастьян не чувствовал боли в ноге.

– Это то самое? – спросил он, когда уже поднялся с земли и надел сапог с наголенником.

– Да, – обессиленно ответил Тобиас. – Исцеление. Свет Ординума.

– Почему тогда вы ИХ не исцелили? – обвиняющее спросил Себастьян, у которого снова задрожал голос.

Тобиас посмотрел в глаза юноше и немного погодя ответил:

– Они умерли. Я не бог, чтобы дарить жизнь…

– Но вы могли исцелить их во время битвы! – едва не крича, высказал молодой паладин.

– Нет, не мог. Они умерли моментальной смертью. Если бы они жили еще хотя бы несколько секунд… Да и то бы все равно не спас. Исцелять кого-то во время битвы, а тем более такой, практически невозможно. На такие способности нужно смирение и сосредоточенность. А где они во время битвы?

Себастьян угрюмо склонил голову.

– Знаете, мастер… Я раньше недолюбливал Клайда и Стевина, холодно относился к Лаитону… Но сейчас я больше всего хочу, чтобы ОНИ жили… Чтобы они дышали… Они мои друзья… – прошептал Себастьян, снова начиная плакать. – Друзья…

– Я все понимаю. Они отправились к богам, они погибли как герои…

– Их забрало Небытие…

– Я думаю, что боги успели… Они спасли…

– А как же то, что вы сегодня говорили? Что не всегда оправданно бесстрашие…

– Да… Клайд был сильный и умелый парень. Но, если бы он не бросился на врага, то, может быть, нас осталось бы больше, чем двое… Его поступок сложно оценить как героический. Но все же это поступок.

– Вот именно! Поступок! А я боялся, я не сражался!

– Прекрати…

– Я прав сейчас, мастер! Я прав! Я должен был умереть! Я! Я должен был оправиться в Небытие вместо них! – отчаянно продолжал сквозь слезы кричать Себастьян и трястись всем телом, размахивая руками.

Еще несколько секунд назад Тобиас с трудом поднимался на ноги, ослабший от Света Ординума… Но сейчас замолчал и стиснул зубы. Затем вдруг ударил Себастьяна кулаком в челюсть. Юноша чуть было не отлетел на добрый десяток футов.

– Себастьян! Никогда, НИКОГДА, не произноси ничего подобного! Ты понял?! – гневно выпалил мастер.

Себастьян недоуменно кивнул, вытирая с губ кровь и сплевывая ее.

– Ладно… Прости, может я погорячился… – с жалостью произнес Тобиас. – но такие фразы постоянно выводят меня из себя… И собратья твои не внутри Небытия. Двое из них убиты сектантами, не Абсолютным злом. Лаитон… Уверен, Людские боги вытащили его из скользких лап Темных богов.

– Мне очень тяжело, мастер, – тихо пробормотал молодой паладин и присел на землю, держась руками за голову. – Я не считал всех их за собратьев, а тем более за друзей, а Клайда раньше вообще за врага принимал. Но теперь слишком поздно исправлять! Надо было пользоваться моментом, а я не пользовался… Да еще и стоял как трус, дрожал, боялся сражаться!

– Сделанного никогда уже не вернешь, – угрюмо пояснил мастер и присел напротив юноши, смотря ему в глаза. – Увы, но это так. Теперь просто надо научиться жить с этим. Это тяжело, но возможно. И вообще, Себастьян, перестань винить себя. Для каждого первый бой проходит по-разному. Одни умирают, другие живут. Ты выжил.

– Ценой чужой жизни… – грустно заметил Себастьян.

Тобиас промолчал.

– Это все моя вина. Я должен был защищать вас… Я отвечал за вас. Но не защитил. Новопосвященные никогда не погибали… Но так случилось, не спрашивай меня, почему боги забирают одних, а других защищают. Я сам не знаю. Я оставил этот вопрос еще года три назад. На него нет ответа в мире. Просто нет…

– Откуда вы знаете? – спросил Себастьян, у которого на глазах опять проступили слезы, а телом овладела холодная дрожь.

Тобиас замолчал. Он вскинул голову кверху и несколько минут смотрел на чистое, звездное небо, пробивающееся через густой, вонючий дым, заполоняющий округу. Новопосвященный паладин посчитал вопрос оскорбительным и хотел было попросить прощения, однако мастер начал говорить:

– Я не знаю, наслышан ты в ордене обо мне или нет. Не думаю, ведь там есть паладины достойнее Тобиаса Шумейкера… Я не всегда был одиночкой. У меня была семья, как у любого разумного существа. Любимая жена и маленький сын. Я подвергал свою жизнь опасности и риску, но всегда возвращался живым. Я видел смерть, много раз. Видел, как умирают и враги, и друзья, что обусловлено нашей профессией, к великому сожалению. Я, так же как и ты, отчаянно плакал по собратьям. Но однажды все эти смерти перекрыла одна единственная. Мой сын, шестилетний сын, – мастер незаметно смахнул слезу с глаз. – Погиб. Упал с крыши университета. Я не доглядел. Я хотел показать ему красоту города. Я не помню точно, что произошло, помню лишь маленькое тело, лежавшее на мостовой. Жена так и не простила мне эту смерть. Ей было тяжело смириться с горем и утратой, она ушла, и правильно сделала. Я хотел найти сыновей в вас, послушниках, но когда я заявил о своем желании, мастера только замотали головой: «Если ты не смог сберечь жизнь собственного ребенка, как сбережешь жизнь многих детей?». Я даже не стал спорить, все понял… А знаешь, что самое ужасное в этой ситуации?

Себастьян испуганно замотал головой.

– Некому мстить. Только себе или богам… Но мстить себе – глупо. А богам еще глупее. Знаешь, вопреки мнению многих, месть все-таки облегчает, может не намного, но облегчает. Наши собратья отмщены, мы должны вернуть их в Эйджгейт, предоставить ордену, а затем предать земле со всеми почестями. Это самое большее, что можно сделать для павшего товарища.