Семён Ешурин - Крепостная герцогиня (главы 64—115). Квазиисторическая юмористическая эпопея

Чрез два с половиной часа опосля Малашки разрешилась от бремени притеснительница ея. Первенца сего вида иудейского нарекли именем столь же иудейским – «Авраам» на первую буквицу алфавита иудейского «алеф», а заодно и на первую буквицу азбуки расейской «аз». Много невзгод суждено будет пережить ему. Но вознаграждён он будет за страдания свои супругой обожаемой и обожающей златокудрой, хоть и взбалмошной зело. А заодно станет адвокатом знаменитым и спасёт от тюрьмы и казни много людей невинных… и немного таки виноватых!

Не остановилась страдалица сиятельная на достигнутом и вскоре вослед сыну произвела на свет дщерь вида столь же иудейского. Нарекли малышку «Юдифь». Имя сие древнее иудейское, но в угоду христианам на греческий лад извращённое. Мойша Шафиров давал всем чадам своим не танаховские, а библейские имена, подчёркивая тем самым, что порвал с иудаизмом.

Пять лет назад Наташа, узрев очаровательную Делю столь же пятилетнюю, выражала желание родить такое же чудо природы. И вот сбылась мечта. Внешне походила Юдифь на умную Делю, что и не удивительно ввиду общего отца. А вот по интеллекту разница была немалая, ибо уродилась Юдифь… гениальной! И сие несмотря на ограниченность матери своей, кояя в силу ограниченности сей не поняла, что за счастье привалило ей и не жаловала Юдифь, ибо не любила умных, что Малашка постоянно избиваемая на себе испытала.

Сразу опосля родов направил Мойша стопы свои в Питер, дабы Меншикова на крестины пригласить. Попутно планировал он провести переговоры с купцами нидерландскими. А посему взял с собой Роджера Смита, языком нидерландским хоть и не блестяще, но владеющего.

…Тем временем приближалось 17-летие графа Никиты Самохвалова. Весь Курск ведал о любви его громадной к Лушке таковой же. Хоть формально жених пока ещё несовершеннолетний не разрешился предложением брачным неизбежным, но подготовка ко свадьбе полным ходом шла. Подружки уже величали Лушку «Ваше Сиятельство». Даже самая заклятая из оных сестра жениха будущего Наташа Шафирова, увечья коей за прошедший год зарубцевались, а девичья (то бишь ныне уже бабья) память помогла забыть обиду смертельную, то бишь полусмертельную, ибо побила ея тогда Лушка лишь до полусмерти, «впряглась» (в ущерб воспитанию чад своих новорождённых) в подготовку к торжеству и разработала для невесты будущей свадебное платье эксклюзивное объёма немалого, коее на деньги тяжко вздыхающего мужа ея сшито было. Но тут такое началось…

Помещик, живший по соседству, разорился, и в усадьбу его новый хозяин въехал. Прибыл на новоселье сын его – красавец драгун. Узрела его Лушка и разомлела вся. Явилась в гости без приглашения и молвила гласом томным:

– Любезный сосед! Предлагаю для знакомства нашего соседского подарками обменяться. Я дарю тебе невинность свою, а ты мне – чадо возлюбленное!

Покраснел драгун, аки дева красная стыдливая (в отличие от Лушки бесстыдной) и молвил гласом дрожащим:

– Но у тебя же свадьба намечается со графом высокородным!

– А мы чадо наше лопуху Никитке припишем, дабы оно тоже графом стало… али графиней.

– Не горазд я приписками заниматься. Помыслить потребно. Посему жду тебя завтра на сем же месте в сей же (то бишь в таковой же) час.

Явилась на другой день дева объёмная к любимому своему. И молвил красавец драгун:

– Счастье моё экспансивное! ГорЮ желанием я страстным наполнить чрево твоё чадом нашим, хоть туда много их влезет, … а засим вылезет. Но когда начну я преодолевать преграду естественную, возопишь ты столь громогласно, что прибежит не токмо батюшка твой близлежащий, но и жених удалённый. Во избежание казуса сего приходи ныне в полночь на сеновал дальний, снимай одежду, формы твои волнующие скрывающие и возбирайся на вершину сАмого большого стога.

Вняла Лушка совету сему и в полночь оказалась на вершине стога в чём мать родила. Вдруг вылез оттуда отец, с помощью коего упомянутая мать родила распутницу сию. Начал он было стегать дщерь свою ремнём кожаным со пряжкой стальной, но недолго длилось сие. Налетела на него Лушка, аки год назад на бывшую и нынешнюю подружку Наташу. Токмо на сей раз некому было оттащить ея. Так бы и завершился живот родителя ея, но успел возопить тот словА священные: «Чти отца своего!». Лушка, схваткой увлечённая сперва не врубилась и сломала челюсть сопернику своему невинному (аки царь Пётр Бертрану Перри, в обмелении Ивановского канала провинившемуся). Но тут дошёл до нея смысл вопля услышанного, опосля чего опознала драчунья того, кого токмо что недостаточно почтила! Настокмо перепужалась девица, что ломанулась к доктору в чём была, то бишь ни в чём!

Поразился зело эскулап сей, узрев середь ночи бабищу голую, но супруга его того более поразилась и даже в первый момент оплеуху ему отвесила.

– Уймись! – успокоила ея гостья незваная. – Не потребен мне сморчок твой! … То бишь потребен, однако не аки сморчок, … то бишь мужик, а лишь аки дохтур.

Привела она доктора на сеновал, … а заодно и докторшу, за ними увязавшуюся… Узрели они месиво кровавое, в коем со трудом барина Потапа Кондратьевича опознали.

Оказал ему доктор первую помощь медицинскую, а супруга его любопытная допрос учинить попыталась. Однако лишь скулил жалобно страдалец несчастный, ибо челюсть сломанная не располагала к диалогу конструктивному (аки и во случае диалога Бертрана Перри и царя Петра).

– Напали на нас бандиты жутчайшие! – Лушка молвила. – Батюшку моего избили зверски, а меня снасильничать пытались, но отстояла я честь свою!

– А одёжку-то зачем скинула?! – усмехнулся доктор. – Дабы супостатов испужать?!

Рассердилась Лушка:

– Ну чо пристал, аки папарацци назойливый?!

(Слово сие заморское выучила Лушка год назад, но не успела применить его для охмурения Роджера интеллектуального.)

…Отнесла Лушка отца изувеченного в больницу, и нескоро тот в норму пришёл.

Вернулся доктор с супругой домой, но разбужен был ей середь ночи вопросом злободневным: «Кто такая Рацца, и чем прославился папа ея назойливый?»

Чрез несколько часов бОльшая часть Курска ведала о безобразии сеновальном. Сперва от докторши трепливой, засим и от драгуна такового же. Поведал тот другу своему противоестественному (что во кругах воинских вполне естественно) о предложении Лушки внебрачном. (Не то естественно, что поведал, а то естественно, что друг противоестественный.) И воскликнул ревнивый партнёр:

– Неужли ты меня на бабу променял?!

– Тьфу-тьфу, дабы не сглазить! – драгун воскликнул и перекрестился поспешно. – Донёс я папаше ея об упущении в половом воспитании дщери его. И повелел мне Кондратьич пригласить Лушку сию (я глаголил бы «Лушищу»! ) в полночь прийти на сеновал, а засим раздеться, аки в баню и на стог залезть.