Наташа Хабибуллина - Последняя весна Лисовина. Истории о братьях наших меньших и больших

Садовое общество «Восход». Дощатый домик небесного цвета. Скрипучая калитка. В огороде грядки с морковкой и зеленым луком. Здесь обитает Хрипатый – приземистый пес, эдакий медведко в кургузом черном пиджачке и белой манишке.

Вообще-то Хрипатый домашний пес, не сторожевой, но летом по странной прихоти хозяев он вынужден менять мягкий диван на жесткую подстилку в конуре. Здесь ему тесно и неуютно, поэтому службу свою Хрипатый не любит. Ждет – не дождется, когда его отвезут обратно в город и перестанут тревожить по пустякам.

Когда хозяева на даче, Хрипатый прилежно изображает из себя цербера. Рычит, громыхает цепью, а при малейшем шорохе выскакивает из будки с яростным лаем – мол, видали, я стерегу ваши грядки?!

Но в отсутствие хозяев носа из конуры не высунет. Сидит себе там тихонько, как мышь, делает вид, что его тоже нет дома.

Мы знаем об этой трусоватой особенности Хрипатого и нарочно его дразним.

Встанем у калитки и ну ногами топать и палкой стучать по штакетнику. Хрипатый молчит.

Тогда я легонько свищу. Медведко начинает беспокойно ворочаться в своей конуре. Я цокаю языком. В ответ раздается слабое ворчание, как будто где-то завели игрушечный моторчик.

Хрипатый не столько угрожает мне, сколько требует убраться по добру – по-здорову.

– Безобразие! – ворчит он. – Я старый и больной пес, а вы своими ужимками только попусту меня нервируете.

Я не унимаюсь, мне во что бы то ни стало надо выманить Хрипатого из будки.

Моторчик раздраженно наращивает обороты:

– Ррррррр! Рряв!

Я замираю, но не ухожу. Моторчик тоже смолкает. Спустя минуту звякает цепь и из-за угла осторожно выглядывает любопытный черный нос – убедиться, что опасность миновала. Блестящие глазки-пуговки скользят по штакетнику, калитке…

Наши взгляды встречаются.

От неожиданности нос тотчас исчезает. Поздно! Хрипатый знает, чторазоблачен и притворяться невидимкой глупо.

С остервенелым лаем пес вылетает из укрытия. Цепь гремит и, резко натянувшись, рывком увлекает барбоса назад. Взбрыкнув, тот шлепается на бок, вскакивает и снова кидается в бой. Припадает на передние лапы, угрожающе клацает зубами, брызжет слюной. В глазах – огонь. Мы вытащили его из берлоги и должны за это поплатиться!

Выпустив пар, Хрипатый смолкает и, презрительно вильнув толстым задом, исчезает за углом. Теперь хоть затопайся, хоть закричись, он и ухом не поведет.

Ровно в пять вечера Хрипатый выходит с хозяином на прогулку. Помахивая хвостом-кренделем, весело перебирает короткими кривыми лапами, вертит мордой по сторонам.

Мы выступаем псу навстречу.

Завидев своих обидчиков, Хрипатый приходит в неописуемое смущение. Не знает, как быть. Одно дело лаять из-за угла, другое – столкнуться с врагом нос к носу. Бедолага мечется, бестолково путается у хозяина под ногами. Наконец, старательно отводя глаза и делая вид, что с нами совершенно не знаком, он проскальзывает мимо.

Славный пес. И чего мы к нему привязались?

Этому старому деревянному дому, выкрашенному в бледно-розовый цвет, наверное, лет двести. Может, больше. Когда-то здесь было кожное отделение больницы, но его закрыли. Потом спохватились, сделали в палатах косметический ремонт, поставили фанерные перегородки и пустили жить медиков, недавно окончивших институт.

В народе бывшую больницу окрестили Домом врачей.

Как-то теплым зимним вечером мы прогуливались вдоль больничных окон. Вдруг в одном окне, освещенном лишь настольной лампой, шевельнулась занавеска, и показалось белое серьезное лицо. То есть, это мы подумали, что перед нами лицо. На самом деле это была собачья морда. Кажется, питбуля.

Пес царственно поставил на подоконник лапу и как бы поверх очков глянул на пустынную улицу. Точь-в-точь как профессор, допоздна засидевшийся над докторской диссертацией и решивший дать глазам передохнуть.

Понаблюдав какое-то время за танцующими снежинками, «профессор» сморгнул, словно стряхнув с себя оцепенение, и скрылся в глубине комнаты.

Время от времени я вижу его возле пединститута. Величественно строгий, в белоснежном фраке, он чинно вышагивает рядом с хозяином. В усталых, покрасневших глазах столько достоинства и глубины, что я невольно проникаюсь к «профессору» уважением.

Кто знает, может, он и в самом деле пишет докторскую?

В семье мужа жил эльдертерьер по кличке Макс. Макс очень любил морковку, мог схрумкать хоть два кило, а еще обожал сладости. Особенно сахар. Как-то привезли мешок, поставили в углу комнаты. Макс унюхал сахар и стал потихоньку, пока никто не видит, его подворовывать. Разроет мордой горловину и торопливо слизывает белые сладкие кристаллики. Однажды воришку застукали на месте преступления и завязали мешок наглухо. Макс обиделся, лег подле, обнял мешок лапами и стал его облизывать снаружи.

Такой был сладкоежка!

Знал – что бы ни случилось – в пять часов вечера его всегда ожидает на кухне порция каши с потрошками. Но однажды случился конфуз. Мама задержалась на работе дольше обычного. Пришла домой и только прилегла на диван отдохнуть, слышит – папа с Максом возвращаются с прогулки. Прямо с порога Макс прошествовал на кухню. А каши-то нет!

Звякнула и обиженно укатилась в угол миска. Следом донесся с кухни тяжкий вздох.

Мама вспоминала: когда Макс заглянул к ней в комнату, на его морде читалась такая непередаваемая смесь упрека и крайнего изумления, мол, хозяйка, я что-то не понял, где каша? что она не смогла сдержать улыбки. Война войной, а обед подай по расписанию!

Часто дрался с кошками. Как-то пришел с прогулки домой, а из черного резинового носа торчит кошачий коготь.

А вот дачу Макс не любил. Маялся там, томился. Ходил из угла в угол, вздыхал по-стариковски, с надеждой заглядывал в глаза, как бы вопрошая: может, вернемся в город?

Из-за Макса родители мужа никогда не ночевали на даче – сам изведется, и других изведет.

Еще Макс не любил Новый год, уж очень боялся петард и хлопушек. Аж трясся от страха. На улицу не шел ни под каким предлогом, приходилось тащить чуть ли не силой. Отойдет от подъезда и тут: «Ба-бах!». Бежать сломя голову домой Максу стыдно, все-таки солидный пес, не щенок. Боком-боком даст задний ход и, как бы прогуливаясь, быстро-быстро потрусит к двери. Мол, вы как хотите, а мне не больно-то охота эту канонаду слушать.

Ласку к нам домой притащил мой одноклассник Димка. Буркнул хмуро:

– Если не возьмешь, мать на живодерню отнесет. А там сама знаешь, что с ней будет.

Выяснять, чем дворняга не угодила Димкиной мамаше, я не стала. Молча кивнула: беру.