Карл Май - По дикому Курдистану

– И съесть?

– Нет, только немножко выпить вина, где был паук.

– Дайте мне маленький горшок вон оттуда, снизу!

– Вот, эмир!

– Наполни его этим напитком!

– Зачем?

– Это для тебя.

– Что это, эмир?

– Это лекарство, выдуманное одним персидским хакимом, чтобы старые становились снова молодыми. Кто выпьет его достаточно много, тому уготовано счастье, а кто выльет в себя остаток, ни на секунду не прерываясь, тому обеспечена вечная жизнь.

Она многоречиво и цветисто поблагодарила меня, и я понес оставшееся вино наверх. Оба «лечащихся» присели рядышком вопреки разнице в рангах и, как казалось, довольно приятно беседовали.

– Знаешь, эфенди, о чем мы спорим? – спросил меня комендант.

– Откуда? Я ведь только что пришел!

– Мы спорим, кому приходится больше всего страдать – ему или мне. Как ты думаешь, кто прав?

– Я вам хочу вот что сказать: кому лекарство принесет наибольшее облегчение, тот больше всего и страдал.

– Твоя мудрость слишком велика, чтобы мы ее поняли. Что у тебя в этом горшке?

– Это ички ичкилерин – напиток напитков, с ним не может сравниться ничто другое.

– Ты принес его нам, чтобы мы его попробовали?

– Если хочешь, я налью тебе немножко.

– Давай!

– И мне тоже, эфенди, – попросил ага.

Они были уже порядочно навеселе. «Гости» пили только горячее вино, без кореньев, поэтому оно быстро пробудило в обоих родственные и дружественные чувства. Они пили из одного стакана, мутеселлим вытер даже один раз бороду аги – в ней запуталось несколько капелек превосходного «лекарства». Не привыкнув к «благородной схватке полных винных кружек», они пьянели на глазах, и речь их становилась все путанее и глупее. Даже меня они включили в свой кружок, хотя я лишь притворялся, что пью. Мутеселлим то и дело обнимал меня, а ага доверительно оплел своей рукой мою шею.

Ага захотел принести еще одну лампу для красного фонаря, с трудом встал на ноги, вытянул руки, его коленки при этом шатались из стороны в сторону, как у человека, впервые надевшего коньки.

– Что это с тобой, ага? – спросил комендант.

– О господин, у меня начинаются судороги в икрах. Думаю, мне лучше опять сесть!

– Садись! Я могу тебе помочь.

– Ты знаешь как?

– Есть очень хорошее средство. Садись!

Ага снова присел. Мутеселлим сел рядом и осведомился с дружеским пренебрежением:

– В какой икре у тебя судороги?

– В правой.

– Ну-ка дай сюда ногу!

Ага протянул ему ногу, и его начальник принялся изо всех сил тянуть и дергать за нее.

– О, мм! Я думаю, что это все же в левой икре!

– Тогда давай ее сюда.

Селим протянул ему другую ногу, и его начальник поневоле принялся делать то же самое с нею. Было смешно наблюдать, как этот высокопоставленный чиновник, привыкший, чтобы ему помогали и прислуживали при любой мелочи, с прямо-таки братской готовностью растирал своему подчиненному ногу. Смешно, но одновременно это трогало.

– Хорошо! Думаю, уже все в порядке! – сказал ага.

– Тогда попробуй встать на ноги!

Селим-ага поднялся, прилагая на этот раз максимум усилий. Он стоял прямо, очень прямо. Но как он шел! Он, наверно, чувствовал себя как едва оперившаяся птица, вылетающая из уютного гнездышка в неизвестно что сулящий океан воздуха.

– Пробегись! – повелел мутеселлим. – Давай я тебя поддержу.

Он хотел, как обычно, выпрямиться, но потерял равновесие и стал заваливаться назад. Но он все-таки сумел себе помочь. Опершись рукой о мое плечо, он встал, расставил для большей устойчивости ноги пошире и воззрился с удивлением на фонарь.

– Эмир, твой фонарь падает!

– Да нет, думаю, он прочно прикреплен.

– Падает, падает. Вот и бумага начинает гореть. Я уже вижу язычки пламени.

– Ничего не вижу.

– Машалла! Я вижу, как он падает и тем не менее остается наверху! Не шатайся так, Селим-ага, иначе ты упадешь!

– Я не шатаюсь, эфенди.

– Ну я же вижу.

– Это ты сам шатаешься, господин!

– Я? Ага, мне становится страшно за тебя. Твои нервы толкают тебя туда-сюда, а желудок опустился у тебя вниз. Ты трясешь руками и покачиваешь головой, как если бы ты хотел плавать. О, Селим-ага, это лекарство было слишком хорошим и слишком крепким для тебя. Оно валит тебя на землю!

– Господин, ты ошибаешься! Все то, о чем ты мне говоришь, происходит с тобой. Я вижу, как твои ноги танцуют, а руки подскакивают, твоя голова крутится во все стороны. Эфенди, ты очень болен. Да ниспошлет тебе Аллах помощь, чтобы ты не погиб окончательно.

Этого мутеселлим не вытерпел. Он погрозил кулаком:

– Селим-ага, попридержи язык! Кто еще скажет, что я не в порядке, того я велю сечь или брошу в тюрьму! Валлахи! Разве я не сунул ключ себе за пояс? – Он коснулся пояса и нашел ключ. – Собирайся и проводи меня! Я сейчас проверю тюрьму. Эмир, твое лекарство и в самом деле райское молоко, но оно перевернуло твой желудок, ты все время нагибаешь голову вниз. Ты позволишь нам уйти?

– Если ты хочешь посетить заключенного, я не смею препятствовать тебе в исполнении долга.

– Тогда мы пойдем. Спасибо тебе за все, что ты нам дал попробовать сегодня вечером. Когда ты снова будешь готовить лекарство?

– Как только ты этого пожелаешь.

– Горячее еще лучше, чем холодное, но оно пронизывает человека до костного мозга и сжимает ему кости. Аллах да защитит тебя и даст тебе спокойствия в жизни!

Он подошел к аге и взял его за руку. Они пошли, я следовал за ними. Около лестницы они остановились.

– Селим-ага, сначала спускаешься ты!

– Господин, это больше подобает тебе!

– Я не гордый, ты же это знаешь.

Ага крайне осторожно сходил по ступенькам, стараясь не упасть. Мутеселлим следовал за ним. Но у него совсем ничего не получалось, тем более что лестница была ему незнакома.

– Эфенди, ты еще здесь? – спросил он.

– Да.

– Ты знаешь, что есть обычай провожать гостей прямо до дверей?

– Знаю.

– А ты меня не провожаешь!

– Тогда позволь мне это сделать.

Я взял его за плечи и поддержал. Теперь дело шло гораздо оптимистичнее. Внизу, подле двери, он остановился, чтобы немножко отдышаться.

– Эмир, этот макредж твой заключенный, – сказал он.

– Если на дело посмотреть по справедливости, то да.

– Тогда ты и должен удостовериться, не сбежал ли он!

– Хорошо, я пойду с вами.

– Тогда дай мне свою руку!

– У тебя ведь две руки, эфенди, – сказал ага, – дай мне вторую.

Оба грузно, как мешки, повисли на мне, хоть их состояние и позволяло им в некоторой степени еще контролировать ситуацию. Их походка не отличалась твердостью; несмотря на это, мы продвигались достаточно быстро. Переулки были темны и безлюдны. На нашем пути мы не встретили ни одного человека.

– Твои арнауты испугаются, если я приду, – сказал мутеселлим аге.