Карл Май - По дикому Курдистану

Я бросил сэру Линдсею несколько английских слов, остальным – несколько арабских; затем, повернувшись к мелеку, я продолжал:

– Значит, ты рассматриваешь нас теперь в качестве пленников?

– Именно так!

Тогда я отвечал:

– Ты неосторожен! Ты действительно полагаешь, что мы вас боимся? Кто поднимает руку против меня, тот вредит прежде всего себе. Знай: не я твой пленник, а ты – мой!

При этих словах я схватил левой рукой его за шею и так крепко сжал ее, что у него сразу же безвольно опустились руки, и одновременно мои спутники окружили меня и направили ружья на противника. Это произошло так быстро и неожиданно, что несторианам оставалось только оторопело смотреть на нас. Я использовал эту паузу и крикнул:

– Видите мелека? Еще немного нажать – и он труп, а тогда половина из вас умрет от наших заколдованных пуль. Если вы спокойно возвратитесь к своим кострам, то я сохраню ему жизнь и вступлю с ним в мирные переговоры. Внимание! Я считаю до трех. Если хоть один человек останется на теперешнем месте, то я убью мелека! Раз! Два! Три!..

Я не произнес и последнего слова, как халдеи все уже сидели на своих прежних местах около костров. Жизнь их предводителей для них имела большую ценность. Будь на их месте курды, мой опасный эксперимент наверняка не удался бы. Я отпустил мелека, он упал как куль с мукой и с судорожно искаженным лицом; прошло немало времени, пока он пришел в себя. Он покинул дом, не взяв с собой никакого оружия, и вот я стоял над ним и держал револьвер перед его сердцем.

– Не смей подниматься! – приказал я ему. – Как только ты сделаешь это без моего разрешения, я застрелю тебя.

– Господин, ты мне солгал, – сказал он, обеими руками ощупывая свою шею.

– Ничего не знаю ни о какой лжи, – отвечал я ему.

– Ты мне обещал не применять свое оружие.

– Это так! Но я поставил условие, чтобы с нами не обращались как с врагами.

– Ты мне также обещал, что не попытаешься убежать!

– Кто тебе сказал, что мы хотим убежать? Ведите себя как друзья, и тогда нам у вас понравится.

– Ты ведь сам начал военные действия.

– Мелек! Ты называешь меня лжецом и только что сам солгал. Вы напали на нас и на курдов из Гумри. А когда мы лежали мирно у костра, твой брат в нас выстрелил. Кто в таком случае начал военные действия, вы или мы?

– Целились только в твоего пса.

– Твои мысли слишком коротки, мелек. Должны были убить моего пса, чтобы он не смог меня защитить. Он представляет большую ценность для меня, чем жизнь сотни халдеев. Кто коснется его хотя бы пальцем или кто испортит хотя бы край нашей одежды, с тем мы будем обращаться, как обычно поступают умные люди с бешеным псом, которого убивают, чтобы спасти себя. Жизнь твоего брата была в моих руках; я выстрелил ему только в руку, чтобы он снова злокозненно не использовал свое ружье. Твоя жизнь также была в моей власти, и я тебе ее оставил. Что ты решишь по поводу нас?

– Ничего, помимо того, что я тебе уже сказал. Или ты еще не знаешь, что значит кровная месть?

– Разве я убил твоего брата?

– Пролилась его кровь!

– Он сам виноват в этом! И вообще, какое ты имеешь отношение к этому делу?

– Я его брат и наследник!

– Он еще жив и может сам за себя отомстить. Или, может быть, он ребенок, раз ты до его смерти решаешь за него? Ты называешь себя христианином и говоришь о кровной мести. От кого ты получил свое христианство? У вас есть патриарх, архиепископ, епископ; у вас есть архидьяконы, священники, дьяконы, дьячки и множество проповедников. Разве среди такого множества людей не нашлось хотя бы одного, кто бы вам сказал, чему учил Сын Богоматери?

– Нет никакой Божьей Матери! Мария была только матерью человека Иисуса!

– Я не хочу с тобой спорить, я не священник и не миссионер. Но ты ведь все-таки веришь, что Иисус был одновременно истинным Богом. Я в это верю. Так знай, что он нам и вам приказал: любите ваших врагов, благословляйте тех, кто вас проклинает, делайте добро тем, кто вас ненавидит, и молитесь за тех, кто вас оскорбляет и преследует, потому что вы – дети вашего Отца небесного!

– Я знаю, что он сказал эти слова.

– А почему ты их не слушаешься и им не повинуешься? Почему ты говоришь о кровной мести? Мне что, когда я вернусь в свою страну, рассказывать, что вы не христиане, а язычники?

– Ты не вернешься!

– Я вернусь, и не тебе угрожать мне. Посмотри на это полено, которое я бросаю в костер! Или ты обещаешь обходиться с нами как со своими друзьями, относиться к которым с пренебрежением было бы величайшим позором для твоего дома и твоего племени, или, прежде чем кусок этого дерева догорит, ты будешь трупом.

– Ты меня убьешь?

– Я тотчас же снимусь с места и прихвачу тебя как заложника; да, я буду вынужден тебя убить, если мне не дадут уйти.

– Тогда ты также не христианин!

– Моя вера запрещает мне трусливо и напрасно отдавать себя на растерзание. К тому же она разрешает мне защищать свою жизнь, которую дал мне Бог, чтобы быть в этой жизни полезным братьям и подготовиться к вечности. Кто же захочет насильственно укоротить это драгоценное время, против того я буду бороться, насколько хватит сил. А то, что эта сила вовсе не детская, ты уже узнал!

– Господин, ты опасный человек!

– Ты ошибаешься. Я мирный человек, но опасный противник. Взгляни на огонь – дерево почти сгорело.

– Дай мне время поговорить с моим братом.

– Ни одной минуты!

– Он требует твою жизнь!

– Пусть попробует ее взять.

– Я не могу тебя освободить.

– Почему?

– Потому что ты сказал, что ты не оставишь бея.

– Я сдержу это свое слово.

– А его я не могу отпустить. Он наш враг, и курды из Бервари наверняка нападут на нас.

– Оставили бы вы их в покое! Я напоминаю тебе последний раз – дерево уже сгорело дотла.

– Хорошо, господин, я послушаюсь тебя, потому что ты в состоянии претворить в жизнь свою угрозу. Вы будете моими гостями.

– И бей?

– И он тоже. Но вы мне должны обещать, что не покинете Лизан без моего разрешения!

– Я обещаю!

– За себя и за всех остальных?

– Да. Правда, я ставлю несколько условий.

– Какие?

– Все наши вещи останутся с нами.

– Хорошо.

– И если несториане поведут себя против нас враждебно, я освобождаюсь от своего обещания.

– Пусть будет так.

– Хорошо, я доволен. Дай нам пожать твою руку и возвращайся к раненому. Мне его перевязать?

– Нет, господин! Твой вид разжег бы в нем еще большую ярость. Я гневаюсь на тебя, потому что ты меня победил. И я боюсь тебя, но все же я тебя люблю. Ешьте вашу овцу и спите с миром. Вам никто не причинит вреда!

Он подал нам всем руку и возвратился в дом. Этот человек не был больше нам опасен. По выражениям лиц остальных можно было понять, что наше поведение произвело на них глубокое впечатление. Мужественным принадлежит мир, а Курдистан лишь часть его. Теперь мы могли без малейшего опасения обратиться к жаркому. Во время еды я перевел своим друзьям только что состоявшийся разговор с мелеком. Англичанин качал в раздумье головой; условия мира ему не нравились.