Александр Немировский - Карфаген должен быть разрушен

– Какой еще праздник, вонючка! – бросил раб, не останавливаясь. – В Кумах бешеная собака!

Андриск свистнул.

– Вот оно что! Может, лучше вернемся в мастерскую?

– До мастерской дальше, чем до Филоника. Нам бы в какой-нибудь дом зайти… Но кто к себе вонючек пустит?

Андриск зашагал быстрее. Блоссий его остановил:

– Не торопись! Все равно от судьбы не уйдешь! Мудрец Зенон говорил: «Покорного судьба ведет, непокорного тащит! «Судьба все равно того пса по чьему-то следу направила.

– Выходит, она заранее решила, чтоб нам с тобой быть рабами? – спросил Андриск.

– Разумеется! Но только ей известно, к лучшему это или к худшему. Она ведь и раба может сделать царем, а царя так согнуть, что он будет рабу завидовать. Возьми, к примеру, Персея.

– И ничего нельзя изменить?

– Нельзя! Но, к счастью, человек не знает, что его ждет. Поэтому он может вести себя с достоинством.

– Ну вот мы и пришли! – проговорил он после паузы. – Еще с десяток шагов, и мы в безопасности.

Не спуская с плеч ношу, Блоссий потянул веревку звонка, и через мгновение они оказались в перистиле [21] Перистиль – внутренний дворик дома, окруженный колоннадой. . У двери кухни Добряк распекал какого-то раба. Нарядно одетая девочка лет семи прыгала через веревочку подле цветника.

Блоссий и Андриск сбросили поклажу и ожидали, пока Филоник освободится.

Вдруг за их спиной послышалось какое-то движение. Во двор вбежала собака – взъерошенная, с мордой, покрытой пеной, и, словно не видя никого другого, кинулась к девочке. Андриск был к ней ближе других. Одним прыжком он оказался у клумбы и, схватив девочку, поднял ее над головой. Блоссий же, молниеносно подхватив оставленные кем-то вилы, вонзил их собаке в брюхо.

Филоник стоял с разинутым ртом, бледнее стены. Пот градом тек с его лба.

– О боги! – выговорил он наконец. – Дочь патрона!

Из портика выбежала полная женщина и метнулась к Андриску. Он передал ей девочку, и толстуха стала покрывать лицо ребенка поцелуями:

– Девочка моя! Элия! Жива! Что же ты молчишь? Смотри, вот твоя скакалка… Давай будем играть вместе…

Обернувшись к Филонику, она крикнула:

– А ты что стоишь, как столб? Прикажи убрать собаку. Приглашай спасителей к столу! Сир! Пор! Несите ее прочь. Прямо на вилах! Фила! Ванну и горячей воды! Да не сюда, на кухню! Отмой и надуши спасителей, чтобы они пахли фиалками!

Полибий с трудом оторвал голову от подушки. Ныли ноги. Ломило поясницу. Пять суток на палубе, полдня на повозке. А потом эта странная встреча.

Он сбросил покрывало и опустил голые ноги на пол. Взгляд упал на груду кожаных мешков. Вот она, царская библиотека, пленница Рима.

Дотянувшись до одного из мешков, он пододвинул его к постели и развязал тесемки. С легким шелестом кожаные футляры покатились по мраморному полу.

«Вот вы и на воле!» – подумал Полибий, вдыхая распространившийся по комнате запах леса. Персей заботился о книгах, и по его приказу папирус пропитывали кедровым маслом, дабы уберечь от книжного червя.

Полибий поднял футляр с отпечатком подошвы и дырками от шести гвоздей – четыре на пятке и два на носке. Калига! Кажется, так здесь называется солдатская обувь. Этому футляру досталось больше других. Но что скрывается в нем? В мешке с футляров слетели ярлыки с именами авторов и названиями произведений. Чтобы найти им место, придется читать свитки.

«Что ж, – подумал он, утешая себя, – работа не хуже других. Благодаря ей я нахожусь в Риме, а не в италийской глуши».

Полибий оглядел полутемную узкую каморку с окном, похожим на щель.

«Пещера Циклопа!» – с грустью подумал он.

Полибий расчистил на полу место и сел, подогнув под себя ноги. Это была поза индийского мудреца, и друзья удивлялись, что Полибию ничего не стоило просидеть в такой позе сколько угодно.

Дверь приоткрылась, в проеме показался поднос с едой, а затем Исомах.

– Не рано ли? – спросил он. – Господа в других домах еще дрыхнут, пока не испекут хлеб.

– Ты хочешь сказать, что здесь хлеб пекут дома, как в деревне?

– Именно так! Здесь на весь город одна пекарня.

Полибий взял ломоть хлеба и откусил. Вспомнилась поговорка: «Горек хлеб чужбины!» Нет, хлеб был душист и солон в меру. И петухи поют здесь, как в Мегалополе. Слышится эллинская речь. Но все здесь чужое и странное.

– Как пройти в палестру? – спросил Полибий, вставая.

Исомах усмехнулся.

– Да здесь и слова этого не поймут! Нет в Риме палестр, как нет и атлетов. Здесь стыдятся обнаженного тела. В баню, здесь ее называют термами, отец с сыном или с зятем вместе не пойдут. На Форуме статуй понаставили – не пройдешь, и все в одеяниях. Палестру здесь заменяет цирк, атлетов – гладиаторы.

– Покажи мне Рим, – сказал Полибий после паузы. – Покажи мне этот город, который считают пупом ойкумены [22] Ойкумена – согласно представлениям древних греков и римлян, обитаемая часть мира. .

Широкая, всегда шумная улица вела к Оронту. Разделившись на два рукава, река обняла кусок суши с царским дворцом. Сюда сходились все нити управления державой, протянувшейся на восток до парфянских степей, на север – до киликийских гор, на юг – до Аравийской пустыни. Отсюда гонцы доставляли приказы сатрапам и правителям городов. Сюда свозили золото, серебро, жемчуг, драгоценные камни, – все, чем уже полтора века народы Азии расплачивались за то, что некогда оказались неспособны противостоять стремительному Александру.

Когда он, будучи совсем еще юным, скончался в Вавилоне, на этом острове, омываемом Оронтом, паслись козы. При полководце Александре Селевке Победителе, унаследовавшем Азию, с острова прогнали коз и воздвигли крепость. При сыне Селевка, Антиохе, построили и дворец, соорудили взамен деревянного четыре каменных моста, связавшие дворец с пустошью на левом берегу Оронта. Тогда же поднялись мощные стены, опоясавшие пустошь, и первые дома обозначали направление четырех главных улиц, ведущих к четырем городским воротам.

Не прошло и полувека, как Антиохия на Оронте стала тем же, чем во времена ассирийцев была Ниневия, при халдейских царях – Вавилон, при персидских – Персеполь. А обладатель Острова стал в этой стране низких поклонов живым богом, повелителем всего, что в ней есть и было. Перед ним склонились бесчисленные народы. Ему принадлежали виноградники, холмы с пасущимися на них стадами, караванные дороги с бредущими по ним навьюченными мулами и верблюдами, пристани и верфи во вновь построенных приморских городах. Даже над прошлым он был властен. Недаром верховный жрец бога Ваала [23] Ваал – измененное греками имя вавилонского бога бури, грома, молнии и плодородия Балу, изображавшегося в виде могучего быка или воина, поражающего землю молнией-копьем. Берос [24] Берос написал «Вавилонскую историю» в трех книгах, где изложил местные легенды и исторические предания вавилонян. преподнес основателю столицы историю вавилонских царей за три тысячи лет. А кому подчиняется будущее? Вавилонские астрологи, которых по всему кругу земель называли халдеями, ночи напролет изучали звезды над Антиохией, пытаясь это понять. И все чаще с их слов распространялись слухи, что звезда Антиоха Епифана, или, как его называли в народе, Епимана [25] Епифан, в переводе «славный» – имя, присвоенное Антиоху IV (175–164 гг. до н. э.). Но в народе его называли «епиманом» – безумцем». , закатилась, и на острове надо ждать перемен.