Джеймс Клавелл - Сёгун

– Мы упадем вместе и будем любить друг друга, – с удовольствием сказал Оми, его голова кружилась от выпитого.

– Но я бы стала храпеть, а вы не сможете любить храпящую, противную, пьяную девушку. Поэтому извините. Ой нет, Оми-сама, хозяин нового огромного владения заслуживает большего! – Она налила еще теплого саке – не более наперстка – в изящную фарфоровую чашку и протянула ее обеими руками: указательный и большой пальцы левой руки аккуратно держали сосуд, указательный палец правой руки касался донышка. – Вот, потому что вы великолепны!

Он принял чашку и выпил, наслаждаясь теплотой и вкусом выдержанного напитка.

– Я так рад, что смог убедить вас остаться еще на день. Вы так красивы, Кику-сан.

– Вы тоже красивы и нравитесь мне. – Ее глаза мерцали в свете свечи, которую поместили в бумажный фонарь среди цветов, свисающих с кедровой балки.

Это была лучшая из комнат в чайном домике у площади. Кику наклонилась, чтобы помочь ему взять еще риса из простой деревянной мисочки, что стояла перед ним на низком столике, покрытом черным лаком, но он покачал головой:

– Нет-нет, спасибо.

– Такому сильному человеку, как вы, нужно больше есть.

– Я сыт, правда.

Он не предлагал ей ничего, потому что она едва притронулась к салату – тонко нарезанному огурцу и изящно нашинкованной редиске, маринованной в уксусе, – это все, что она съела за ужином. Были еще ломтики сырой рыбы на шариках, слепленных из риса, суп, салат и немного свежих овощей, приготовленных с пикантным соусом из сои и имбиря.

Она мягко хлопнула в ладоши, сёдзи тут же раздвинула ее личная служанка:

– Да, госпожа?

– Суйсэн, убери все это и принеси еще саке и новый чайник зеленого чая. И фрукты. Саке должно быть теплее, чем в прошлый раз. Торопись, бездельница! – Она постаралась, чтобы это звучало строго.

Суйсэн было четырнадцать. Эта милая, старающаяся угодить девушка вот уже два года перенимала у Кику секреты ремесла.

Кику с трудом отвела глаза от чистого белого риса, до которого была большая охотница, и подавила позыв голода. «Ты ела до прихода сюда и поешь позже, – напомнила она себе. – Да, но даже тогда было слишком мало».

«Госпожа должна иметь умеренный аппетит, очень умеренный аппетит, – говорила обычно ее учительница. – Гости едят и пьют – чем больше, тем лучше. Госпожа так не делает и, конечно, никогда не делает этого с гостями. Как госпожа может говорить или развлекать гостей, играть на сямисэне или танцевать, если у нее набит рот? Ты поешь позднее, будь терпелива. Сосредоточься на своем госте».

Следя за Суйсэн, придирчиво оценивая ее искусство, она рассказывала Оми истории, которые заставили его смеяться и забыть про все на свете. Суйсэн встала на колени сбоку от Оми, расставила маленькие мисочки и положила палочки для еды на лаковом подносе в том порядке, как ее учили. Потом взяла пустую бутылку из-под саке, наклонила горлышко над чашкой, чтобы убедиться, что бутыль пуста, – встряхивать ее считалось дурным тоном, – затем поднялась с подносом, бесшумно подошла к двери, опустилась на колени, поставила поднос, открыла сёдзи, встала, прошла через дверь, опять встала на колени, подняла поднос и перенесла через порог, так же бесшумно положила его и закрыла за собой дверь.

– Мне, правда, скоро придется искать другую служанку, – заметила Кику, не очень расстроившись. «Этот цвет ей идет, – подумала она. – Надо еще послать в Эдо за шелком. Что за стыд думать, что это дорого! Гёко-сан заплатят за прошлую ночь и сегодняшнюю достаточно, чтобы купить маленькой Суйсэн двадцать кимоно. Она такой приятный ребенок и действительно очень грациозная». – Она такая шумная – извините.

– Я не заметил ее, только вас, – заявил Оми, допивая саке.

Кику обмахивалась веером, улыбка осветила ее лицо.

– Вы заставляете меня почувствовать себя счастливой, Оми-сан. И любимой.

Суйсэн принесла саке. И зеленый чай. Ее хозяйка налила Оми хмельного напитка и подала ему. Суйсэн, встав на колени, беззвучно наполнила чашки. Она не пролила ни капли и подумала, что звук, который издает жидкость, льющаяся в чашку, напоминает тихий звон колокольчика, после чего вздохнула задумчиво, но с огромным облегчением, опустилась на пятки и стала ждать.

Кику поведала занимательную историю, которую слышала от одной из подруг в Мисиме, и Оми рассмеялся. Рассказывая, она взяла маленький апельсин и с помощью своих длинных ногтей раскрыла его, как цветок: дольки плода напоминали лепестки, а сегменты кожуры – чашелистики.

– Вам нравится апельсин, Оми-сан?

Первым порывом Оми было сказать: «Я не могу разрушить такую красоту». «Но это было бы неуместно, – подумал он, пораженный ее артистизмом. – Как мне похвалить Кику и ее безымянного учителя? Как могу я вернуть счастье, которое она дала мне, позволив следить за ее пальцами, создающими нечто столь же прекрасное, сколь и эфемерное?»

Он подержал цветок в руках, потом быстро отделил четыре дольки и съел их с наслаждением. Образовался новый цветок. Он удалил еще четыре дольки, получилась третья конфигурация. Тогда он взял одну дольку и отодвинул вторую, так что оставшиеся три опять превратились в цветок.

После этого он взял две дольки, а оставшуюся положил набок в центре оранжевой чаши из кожуры, словно полумесяц в солнце.

Одну он съел смакуя. Вторую дольку положил на ладонь и сказал:

– Эту должны съесть вы, потому что она предпоследняя. Это мой подарок вам.

Суйсэн затаила дыхание. Для чего же последняя? Кику взяла дольку и съела. Ничего вкуснее она никогда не пробовала.

– Эта последняя, – объявил Оми серьезно, кладя весь цветок на ладонь своей правой руки, – мой дар богам, что бы и где бы они ни были. Я никогда не вкушу этой дольки – разве что из ваших рук.

– Это слишком, Оми-сама, – произнесла Кику. – Я освобождаю вас от обета! Это было сказано под влиянием ками, который живет во всех бутылках с саке.

– Я не откажусь от обета.

Они были очень счастливы вместе.

– Суйсэн, – распорядилась Кику, – теперь оставь нас. И пожалуйста, пожалуйста, дитя, сделай это грациозно.

– Да, госпожа. – Девушка выскользнула в соседнюю комнату, проверила, удобны ли футоны, на месте ли орудия удовольствия, в порядке ли цветы. Разгладила незаметную складку на безупречном одеяле. Села удовлетворенная, вздохнула с облегчением, обмахнула пылающее лицо сиреневым веером и стала ждать.

В соседней комнате, самой приятной из всех в чайном домике, потому что только там имелся выход в сад, Кику взяла сямисэн – трехструнный, похожий на гитару инструмент с длинным грифом, и первая парящая нота заполнила комнату. Потом она запела. Сначала мягко, затем возбуждающе, снова мягко. Сладко вздыхая, она пела о взаимной и неразделенной любви, о счастье и печали.