Сергей Осташко - Хождение за два-три моря

Ильичевск, а потом и знакомая панорама Одессы скрылись за кормой. Последними исчезли трубы Пересыпи, на которые удобно править, возвращаясь с рыбалки. Сергей возится в каюте – стелит койку, устраивается. Сквозь квадратную дыру люка мне видна его сухая, аскетическая спина. Лег. Теперь виден живот, небольшая доброкачественная припухлость, довольно неожиданная на этом долгом костистом теле… Покряхтывает – что-то не так. Встает, перекладывает парус, заменяющий матрац, ложится и теперь от удовольствия даже постанывает. Все эти действия вполне в духе Сергея и как раз поэтому интересны. Каким он будет, мой старый друг, в новых условиях путешествия? И каким буду я сам?

«Гагарин» еще не вышел из вод Одесского залива. Тут все знакомо: ветры – «широкий», «с угла», «молдаван»; течения, в том числе «донка», при которой может прийти замор; породы оседлой и проходной «белой» рыбы; признаки погоды; сезонный окрас воды…

Когда-то мне казалось, что я неплохо знаю Черное море. Но сегодня я смотрю на зеленоватую воду, на рыжие глинистые обрывы другими глазами. Что же я знал? Небольшой участок от Санжейки до мыса «Е», фрагмент, который самонадеянно назвал Черным морем. Скоро он останется позади. А что дальше? Есть ли у Крыма аналог «молдавана», дующего непременно сутки, трое или семь? Каковы бычки возле Керчи? Ловят ли на «самодур» в Каркинитском заливе?…

Я чувствовал себя в положении сванского долгожителя. Всю жизнь он ничего, кроме гор, не видел и думал, что уж горы-то знает. И вот старика вытаскивают из его ущелья и везут в Москву, чтобы разобраться, почему он, собственно, дожил до ста сорока лет.

– Что это?! – с изумлением восклицает старец, глядя вниз из окна самолета.

– Как «что»? Это же, дедушка, ваш родной Кавказский хребет!

– Готовьте «Яшку», – разбудил меня голос капитана, и я сразу вскочил с радостной мыслью: «Путешествие началось!»

«Гагарин» стоял на якоре. Днепро-Бугский лиман – просторный, на мелководье заросший – напоминал одновременно и реку, и море. На берегу Очаков не менее успешно стирал грань между городом и деревней. Над склоном поднимались каменные дома, а вниз, к воде, сбегали откровенно сельские хаты. Под утренним солнцем зеленый городок выглядел приветливо.

Даня и Саша опускали за борт «Яшку». Только сегодня я как следует рассмотрел всех троих. Даня, сын капитана, которого сам Данилыч называет «мастером по парусам», ростом был в отца – небольшой. Волосы и зачатки отпускаемой бороды черные, а лицо узкое, подвижное, хитрющее… Саша казался старше, был чисто брит и коротко стрижен; такие юноши, подтянутые, с твердыми глазами, нравятся застенчивым девушкам и авторам плакатов «Спорт – это жизнь». «Яшка», складной железный ботик, больше всего напоминал корыто.

– За что его так прозвали?

– «Яшку»? – переспросил Даня. – Ты меня спроси: я знаю? Я не знаю. За характер. Сильно вертится.

– Доставайте рубероид, – скомандовал капитан. – Завезем его тете Пате, вот оно.

Таким образом разъяснилась одна из вчерашних загадок. Рубероид предназначался тете Пате.

До берега было недалеко. В целом перевозка напоминала известную задачу о волке, козе и капусте. «Яшка» вмещал только двоих. Или одного члена экипажа и два липких рулона, но и под этим грузом, оправдывая свою кличку, «сильно вертелся». Саша отвез меня, я – Даню, Даня – рубероид и судового врача. Последними прибыли Сергей с Данилычем, и капитан попросил, чтобы впредь за ним присылали кого-нибудь с ногами покороче.

Мы уже знали: вчерашний маневр, когда яхта прошла мимо причалов рыбозавода и в полной темноте отдала якорь, имеет специальное название – «стать на траверзе тети Пати». Под обрывом, у самой воды, приютился домик. Несколько фруктовых деревьев, огород – словом, небольшое деревенское хозяйство. У крыльца был установлен рукомойник, похожий на самовар братьев Черепановых – такой же медный и пятиведерный.

Мы занесли рубероид во двор. Данилыч скрылся в доме.

– Моя сестра, – торжественно представил он, появившись на крыльце с невысокой пожилой женщиной. – Клеопатра Даниловна.

– Здравствуйте, – приветливо сказала тетя Патя. – Идемте чай пить.

Тетя Патя жила одна. Она была, по-видимому, лет на десять старше брата, и за чаем с какими-то необыкновенно вкусными булками меня поразила та ласковая почтительность, с которой обращался к ней Данилыч. Он ей – «вы», она ему – «ты».

– Самой разве можно, Патя? Я имею в виду, при вашем здоровье. К нам не нравится – к Николаю переехать можете, вот оно…

– Оставь, Толя. Свой дом… и так пораскидало всех. Ты вот пришел, проведал – и спасибо. Кушайте, молодые люди…

Молодые люди, впрочем, только это и делали. Разговор о переезде велся явно не впервые и понапрасну; племянник Даня – тот вообще скромно помалкивал.

– Да, вот что, – неожиданно вспомнила тетя Патя, – берегитесь смотрите… Выходной створ из лимана поменяли, мель там из-за дамбы новая. Карту и лоцию принесешь, Толя, – я покажу…

Мы с Сергеем переглянулись.

– А как же! – гордо сказал, заметив это, Данилыч. – Из потомственных очаковских лоцманов Кириченко, вот оно. Патя у нас за старшую.

– Вы его не очень слушайте, молодые люди. Какой я лоцман. Вот Толя смолоду и вправду на сейнере рыбачил…

Мы с Сергеем снова переглянулись. Образ капитана начинал проясняться. Вопрос «Как портной попал в мореходы?» видоизменился: теперь мы спрашивали себя, почему моряк угодил в портные.

В город поднялись по тропке, идиллически заросшей лопухами. С обрыва открылся лиман, оконечность Кинбурнской косы – и наш «Гагарин», мелко нарисованный на голубом.

– А ну, щелкни! – попросил Даня.

На шее судового врача висели два фотоаппарата, но он только вопросительно – «чш-ш-ш?» – втянул в себя воздух…

Так бывает всегда. Подготовка к путешествию ведется неделями. Составляются списки, в списках проставляются птички. А в пути оказывается, что самое необходимое все-таки забыто. Фотопленка, например.

Осмотр Очакова приходилось начинать с магазинов. Капитан тяжко вздохнул – и отправился на заставу, к пограничникам. Такой порядок действий впоследствии повторялся в каждом городе.

Когда обнаруживаешь очередную статью дефицита, всегда хочется выпить. Пленки в Очакове не было; не сговариваясь, мы свернули в пивбар. Уже у стойки Саша заявил: пива не пью, вредно.

– Совсем не пьешь? – уважительно спросил Сергей.

Трезвенник обиделся.

– Совсем – так не бывает. Матери обещал…

Мне показалось, при этих словах Саши Даня украдкой ухмыльнулся.

В подвальчике царила прохлада, развешанные по стенам сети прикрывали узор из раковин мидий. Экипаж не спеша прихлебывал из кружек – и приглядывался друг к другу.