Марк Антонин - Наедине с собой с комментариями и иллюстрациями

Не следует ни негодовать, ни унывать, ни разочаровываться, если тебе не вполне удается во всем действовать согласно правильным основоположениям. Пусть ты потерпел неудачу, все же нужно вновь вернуться к тому же, быть довольным, если в большинстве случаев ты поступаешь достойно человека, и любить то, к чему ты возвращаешься. К философии следует возвращаться не как ребенок к своему дядьке, но – как страдающие глазами к своим лекарствам, губке или яйцу, другие – к целебной мази или водяному душу. Тогда легко тебе будет повиноваться разуму, и ты найдешь в нем свое успокоение.

Некоторые философы жаловались, что люди в основном обращаются к философии тогда, когда испытывают страдания, сильный дискомфорт и тому подобное, аналогично тому, как предпочитают принимать лекарства только во время болезни, но не стремятся предотвратить болезнь профилактическими мерами. Об этом писали Эпиктет, Сенека, Дион Хрисостом (около 40–120 гг.), древнеримский оратор, писатель, философ и историк. Подобные же сетования высказывают современные церковные иерархи, утверждая, что люди обращаются к религии только в моменты страданий, но мало кто приходит к Богу, когда все хорошо. Интересно, что прежде роль религии выполняла философия, так как политеизм чаще всего требовал от своих адептов различных жертв, но практически никогда не указывал путь к счастью, максимум – была обещана защита от каких-либо неприятностей (подобная ситуация мучительно напоминает рэкет, тем более, что неприятности, от которых была обещана защита, насылались теми же богами). А вот философия, требуя ежечасного напряжения ума и воли, при этом обещала путь к счастью для каждого человека, причем, этот путь был вполне доступен, хотя и не всегда прост. Теперь эту функцию взяли на себя монотеистические религии и психологи, не требуя, впрочем, особенно напрягать ум.

Помни же, что философия желает того же, что и твоя природа; ты же желаешь и другого, несогласного с твоей природой. Но что более привлекательно? Разве наслаждение не сбивает нас на ложный путь именно благодаря тому, что кажется (воспринимается) таковым? Вникни, однако, не будут ли более привлекательны великодушие, свобода, простота, праведность, благочестие. А что привлекательнее самого разумения, если под ним понимать способность соображения и познания, счастливо преодолевающую все препятствия?

Сущее настолько сокрыто от нас, что многим философам, и незаурядным, оно представляется совершенно непостижимым. И даже стоики признают его труднопостижимым. Наше согласие с чем-нибудь не есть нечто неизменное. Где, в самом деле, человек, не менявший своих взглядов? Перейди теперь к окружающим тебя предметам: как все кратковечно и мимолетно, как легко может стать достоянием распутника, блудницы или разбойника! Присмотрись, далее, к нравам твоих современников: с трудом можно ладить даже с самым уживчивым из них, чтобы не сказать, что кое-кто еле выносит самого себя.

Весьма интересная жалоба с той точки зрения, что подобные взгляды высказываются в каждом поколении. Почему-то большинству людей категорически не нравятся современники – они всегда не так хороши, как хотелось бы, и представляется, что в другом времени (в основном, в прошлом) все было иначе, и даже деревья были куда как зеленее. Правда, гораздо чаще такого рода жалобы высказываются о молодежи, но Марк Аврелий распространил их на всех своих современников – что не удивительно, учитывая нравы Рима тех времен.

Я отказываюсь понять, что́ в этом мраке, в этой грязи, при такой текучести и материи, и времени, и движения, и движимого могло бы еще стать предметом почитания или вообще серьезного отношения. Наоборот, следует бодро ждать своего естественного конца, не досадуя на его замедление и утешая себя следующими двумя положениями. Во-первых, со мной не может случиться ничего, что не отвечало бы природе Целого. Во-вторых, я могу не делать ничего против моего божества и гения. Ибо никто не может принудить меня к этому.

Какое употребление делаю я теперь из моей души? Вот вопрос, который следует себе ставить во всяком положении и исследовать далее, что́ происходит с тою частью моего существа, которую называют руководящей. Чья душа теперь у меня? Не ребенка ли? Не юноши ли? Не слабой ли женщины, или тирана, или скота, или дикого зверя?

Что представляет собою то, что́ большинству людей кажется благом, ты мог бы узнать хотя бы из следующего. Если кто-нибудь помышляет об истинных благах, таких, как разумение, благоразумие, справедливость, мужество, то, задаваясь такими мыслями, он не рисковал бы выслушать известное изречение: «От благ и т. д.», ибо оно здесь совсем неуместно. Но если кто помышляет о том, что́ кажется благом большинству людей, то он не только выслушает изречение комического поэта, но и охотно согласится с ним как с метким словом. И большинство людей представляет себе именно так это различие; иначе это изречение не было бы столь оскорбительно и непристойно. Ведь если применять его к богатству и тому, что служит роскоши и славе, то мы вполне согласны с ним как с удачным и остроумным словом. Сделай же следующий шаг и спроси себя, следует ли чтить и считать благом то, при мысли о чем вполне уместно замечание: «Приобретшему эти блага в изобилии некуда будет и помочиться».

Сюда так и просится цитата: «Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богачу войти в Царствие Небесное» (Евангелие от Матфея, 19:24) – если бы Марк Аврелий хорошо знал христианство, он, возможно, сам бы воспользовался этой фразой.

Я состою из начала причинного и материального. Ни то, ни другое не перейдет в небытие, как и не возникло оно из небытия. Поэтому каждая часть моего существа по изменении сделается какой-нибудь частью мира, последняя, изменившись, в свою очередь, сделается другой частью мира, и так до бесконечности. Ведь и я возник в силу изменения, и те, кто породили меня, и т. д. – также до бесконечности. Все это остается верным и в том случае, если мир подчинен закону периодичности.

Разум и искусство разумной жизни суть способности, довольствующиеся собой и делами, согласными с ними. Их стремление направляется свойственным им началом, их путь прямо ведет к положенной им цели. Поэтому согласные с ними действия называются правильными, что указывает на правильность пути.

Ничто из того, что не принадлежит человеку, поскольку он человек, не может быть названо свойственным человеку. Все это не составляет требований человека, не предписывается ему природой, не является ее совершенством. Не в этом цель человека, а следовательно, и завершение цели – благо.