Коллектив авторов - Древнегреческая застольная, шутливая и эротическая эпиграмма

О благовонная Исия, мирром хотя ты и пахнешь,
Всё же проснись и прими в милые руки венок.
Он расцветает теперь, а с приходом зари убедишься:
Быстро завянут цветы, юности вторя твоей.

Грудью к груди и сосками к соскам Антигоны прильнул я,
Губы прижаты к губам — сладость вкушаю сполна!
Тело моё с её телом сливается... Я умолкаю...
Видел светильник один всё, что случилось затем.

Щебет беспечный теперь возле дуба умерь же и песен,
Место на ветке найдя, больше не пой ты своих:
Дерево это — злой враг твой. Его избегая, лети в край
Тот, где, сокрытый листвой, зреет в тени виноград!
Лапку пристроив на ветке, запой в полный голос, дроздёнок,
Сладкие звуки вокруг лоз испуская из уст!
Птицам несёт дуб, увитый омелой, опасность, тогда как
Дарит лоза виноград: Бахус всех любит певцов.

Необоримый на этой печати Эрот предо мною:
Несокрушимого льва он за собою ведёт.
Зверя рукою одной он бьёт по затылку, другою
Путь указует ему. Сколь привлекательный вид!
Я трепещу пред убийцей: коль дикого зверя унял он,
Более слабых существ не пощадит никогда.

В самый разгар пирушки разбили тебя, когда Бромий —
Скляночка, радость моя! — был опорожнен до дна.
Издалека в тебя камень попал, словно молнии-стрелы
Выпустил Дион из рук, а не великий Диос.
Стали тогда над тобой без конца и шутить, и смеяться,
И в беспокойство пришла пьяная братья твоя.
Слёзы не лью над тобою, бутылка, рождавшая Вакха:
Вместе с Семелой одну вы разделили судьбу.

Пьяным на землю свалился, но кто мне поможет подняться:
Бромий не хочет меня больше держать на ногах.
Несправедливого бога нашёл: сам тебя ведь тащил я —
К дому кругами идти ты ж заставляешь меня!

«Гелиодору любить опасайся», — душа говорит мне:
Знает она, сколько слёз в ревности выплакал я.
Нет! Не хватает мне сил испугаться: бесстыдница эта,
Предупреждая меня, предупреждает — любя.

За Гелиодору я пью, за Пито-Гелиодору-Киприду!
Вновь за здоровье её — сладкой Хариты — я пью:
Стала она для меня подобна богине, чьё имя
Я вожделенное пью, с чистым мешая вином!

Кто из друзей познакомил меня с Зенофилой-болтушкой,
Кто из трёх милых Харит выбрал одну для меня?
Нет и сомнения, друг, оказавший такую услугу,
Выбором этим воздал милость Харите самой!

Наглые комары, жужжащие кровопийцы
Рода людского, зверьё, чудища ночи и тьмы!
Полный спокойствия сон Зенофилы, прошу, пощадите,
Тело, злодеи, молю! лучше пожрите моё.
Речи пустые к кому обращаю: жестоких ведь тварей
Нежная кожа — увы! — радует больше моей.
Предупреждаю я вас, о премерзкие звери: уймитесь —
Или познаете всю силу завистливых рук!

К Гелиодоре моя негасимая страсть! Муки ночи!
Вы, кто всю ночь до зари часто проводит в слезах,
Любит, скажите, меня хоть немного? Тепло сохранилось
От поцелуев моих на неприступном челе?
Плачет, скажите, как я? Обнимая, обманчивый призрак
Мой прижимает к груди, нежно целует его?
Или влюбилась?.. Доверил, светильник, её тебе, стражем
Будь и, прошу, не свети новым проделкам её!

«Эрос жестокий! — шепчу. — Ты жестокий!» — К чему повторяю,
Снова и снова одно, плача, «жестокий» твержу?
Тешат младенца слова, и упрёками он не терзаем —
Вновь веселится, а брань лишь распаляет его.
Но удивляет меня, как Киприда, из светлой и влажной
Выйдя волны, ты смогла этот огонь породить?

Клятву Киприде даю, что сожгу я, Эрот, твои стрелы,
Скифский колчан подожгу стрелообильный, клянусь!
Нос к небу гордо задрав, насмехаешься, нагло хохочешь —
Скоро заплачешь, Эрот, смех свой забудешь навек!
Крылья обрежу твои, что томленья любви нам приносят,
В медносплетённую цепь ноги твои закую.
Гибель несёт нам обоим победа такая, я знаю:
К сердцу приблизить тебя — в стадо пустить только рысь.
Ну же, ступай, непреклонный, к ногам привязавший сандальи,
Лёгкие крылья расправь над человеком другим!

Странного нет ничего в том, что Эрос, людей истребитель,
Стрелы пускает, смеясь, нагло глазами блестя:
Мать его разве, супруга Гефеста, не любит Арея,
Разве она не близка равно к огню и мечу?
Разве праматерь его не пучина, ревущая гулко?
Кто же отец его? Сын чей он? Не знает никто.
Вот почему обладает огнём он Гефеста. Как волны,
Может он в ярость прийти, стрелы Арея пустить.

Не удалось обмануть меня! Клятвы к чему?! Я всё знаю!
Хватит божиться теперь: стало известно мне всё.
Лгунья, так было? Так было... Одна возлежишь на постели?..
Дерзкая, ты и теперь снова твердишь: «Я одна».
Небезызвестный Клеон не ласкал тебя? Нет?! — Бесполезно
Я говорю. Что ж, ступай, шлюха, ступай — и скорей!
Хочешь его повидать — окажу тебе милость большую:
Что ж — в наказанье сиди запертой здесь на замок!

Вы, ненавистные волны Эрота, бессонные вечно,
Ревность несущие, ты, бурное море страстей,
Где окажусь, если разум лишится руля совершенно?
Может, увижу ещё Скиллу роскошную я?

В дар, дорогая Киприда, тебе Мелеагр преподносит
Лампу: полночных твоих бдений свидетель она.

Каплями сладкой росы опьянённая вдосталь, цикада,
Песню в честь нимф полевых звонко поёшь без конца.
Цепко за кончики листьев держась и умело сгибаясь,
Ножкой по тельцу стучишь, лире подобно звуча.
Новую песенку спеть, дорогая цикада, попробуй
Нимфам прекрасным лесным, Пану вторя вослед,
Как, убежав от Эрота, хочу задремать в жаркий полдень
Там, где высокий платан тенью укрыл бы меня.

Есть три Хариты и Горы — три милые девы, а Эрос,
Стрелы пустив, распалил страсть мою к женщинам трём.
Точно пустил в цель стрелы три из лука он, будто желая
Ранить жестоко, но я сердце имею одно.