Коллектив авторов - Древнегреческая застольная, шутливая и эротическая эпиграмма

Я посылаю тебе, охраняющей берег приморский,
Скромный ячменный пирог в жертву, богиня, — прими!
Завтра отправлюсь я в путь по просторным волнам ионийским:
Грудь Идофеи — свою гавань — достигнуть спешу.
Ветер попутный, Киприда, пошли мне, Эроту и мачте —
Ты, что над ложем паришь, берегом правишь морским.

Брать не желаю я в жёны старуху или девчонку:
Страхом объят пред одной, жалостью полон к другой.
Я не люблю виноград, что не спел, мне противен и старый.
Спальне Киприды годна зрелая лишь красота.

«Здравствуй!» — ему говорят, а вместо ответа молчанье.
Так же прекрасный Дамон «здравствуй» забыл мне сказать.
Время возмездья настанет! Когда обрастёшь ты щетиной:
«Здравствуй!», — ты скажешь тогда, но не ответят тебе.

«Общую клятву мы дали Эроту», — клялась Арсиноя
Для Сосипатра навек верной подругою быть.
Клятва пустая была: обманула его, а влюблённый
Чувство своё сохранил. Где же всевластье богов?!
Если б услышать пришлось у закрытой двери Арсинои
Скорбную песнь, Гименей, по изменившей в любви!

Розовый зад надо мной водрузился Дориды на ложе —
В великолепье таком стал я подобен богам!
Пышные ноги расставив свои широко посредине,
Долгий Киприды пробег жаждет она совершить.
Томно глядит на меня и, качаясь неистово, словно
Лист на ветру, вся дрожит, чувствуя пурпура пыл.
После того, как исторгнется белая мощь у обоих,
Тело Дориды тогда тут же расслабится вновь.

Эрос, губитель нещадный народов! Настроил Сосарха
Амфиполит нежный зад, весь в предвкушеньи услад.
Зевса желая развлечь: ведь подобной смуглости кожи
Бёдер Сосарха, увы, даже лишён Ганимед!

Взором своим соблазнив Гермогена, а также и златом, —
Страсть испытаешь тогда, что и не снилась тебе! —
В случае том ты улыбку узришь на лице его хмуром.
Вытащить сможешь одну воду из глуби морской,
Если же станешь удить ты, забросив крючок без приманки:
Этот повеса-наглец жалость отринет и стыд.

В поле Гиерон кормилицу похоронил, Силениду,
Чаша которой с вином вечно казалась мала,
Чтобы могила её, не гнушавшейся чистого выпить,
Располагалась вблизи кадки, где бродит вино.

Ветер нежнейший, Зефир, возврати же, как отнял, красавца
Мне Эвагора, ведь он в дальний отправился путь.
Месяца меньше пусть длится разлука. Но сколь бесконечно
Кажется долгим тому время, кто страстно влюблён!

Старая нянька, ворчишь почему при моём приближеньи?
В страшные муки зачем дважды ввергаешь меня?
Девушка та, что с тобой, всех прекраснее следом идущих.
Видишь: свой путь у меня. Тайно бросаю я взгляд,
Ею любуясь. Скажи, отчего недовольна, старуха,
Если на деву смотрю? — Вечную зрю красоту!

Моль, ненавистница муз, пожираешь все книги, отродье,
Кормишься тем, что всегда мудрые мысли крадёшь.
Страшный урон нанося, темнокрылая моль, своим жертвам,
Мысли священные ты подстерегаешь зачем?
Ну так лети же отсюда подальше и муз сторонись же!
Хватит для книг и того, что натворила ты впрок!

Стрелы Киприды сразили тебя, о Родопа, гордячка,
И неприступный свой нрав ты потеряла навек!
Тянутся руки к объятьям, влечёшь меня, страстная, к ложу.
Я весь в оковах твоих, прежней свободы страшусь.
Так ведь сближаются души, людские тела единятся,
Вместе сливаясь затем в быстром потоке любви.

Губы едва не до самых румян растянулись на щёчках,
Глазок вращенье твоих словно мерцанье огня.
Так разливается смех, что трепещут прекрасные пряди.
Вижу: готовы обнять гордые руки меня.
Но, не смягчилась душа непреклонно-надменная девы!..
Ты неприступна, пока не отцветёт красота!

Голову клонишь зачем и глаза опускаешь, Хрисилла,
Словно решила рукой свой поясок развязать?
Общего что у Киприды с Стыдливостью? Если молчишь, мне
Знак дай кивком головы: с Пафией ты заодно.

Вознагражденья добиться девушка может большого
Не за уменье любить, но по природе своей.

Может лекарствами опухоль Родон «отнять», может лепру...
Впрочем, отнять может всё Родон и без лекарств!

Холодно раньше Филистион с милым дружком обращалась,
Если за ласки её денег платить не желал.
Стала добрее теперь. Никакого не вижу в том чуда
И не считаю, что нрав вдруг изменился её:
Ведь иногда и гадюка предерзкая мягкой бывает,
Но при укусе её смерть наступает всегда.

Милый Корнелий меня согревает, тепла же боюсь я.
Стать в одночасие он может нетленным огнём.

Что досаждает тебе, Филенида? Твои растрепались
Волосы вдруг отчего, слёзы застыли в глазах?
Может, увидеть пришлось, как любимый другую ласкает?
Правду скажи: знаю я средство от грусти такой.
Плачешь и всё же молчишь... Но к чему предо мной запираться:
Красноречивей глаза слов ведь бывают иных!

Пана, меня, на вершине холма поселили, чтоб мог я
Светло-зелёные там лозы в саду охранять.
Не позавидую, путник, тебе, коли ты пожелаешь
Гроздью пурпурной своё чрево насытить сполна.
Только рукой вороватой коснёшься её, как получишь
Палкой-крюкою удар по голове невзначай!