Антология кинизма

2. Взяв для примера миф о Гераклидах [289] Гераклиды — не только сыновья, но и все потомки Геракла, которые, начиная с его сына Гилла, постоянно предпринимали попытки вернуть себе земли в Пелопоннесе, завоёванные их отцом, но терпели поражение, неправильно истолковав оракул. Сыновья и внуки Гилла (Клеодей, Аристомах, Темен, Кресфонт, Аристодем) снова и снова вторгались в Пелопоннес, но безуспешно. Только Темену удалось получить, наконец, Аргос, а Кресфонту — Мессению. События эти происходили в эпоху до и после Троянской войны. См.: Аполлодор , 2, 8, 1 сл. В эллинистический период многие цари возводили свой род к Гераклу и считали себя гераклидами. , этот же самый писатель порицает Аполлона за двусмысленность его предсказаний, погубившую стольких людей. Вот, что он говорит по этому поводу:

— Раз уж я коснулся этого вопроса, то послушайте, что я считаю нужным сказать в связи с историей Гераклидов. Попытавшись однажды через Истм вторгнуться в Пелопоннес, они потерпели неудачу. Аристомах, сын Аридея [290] Аристомах только здесь назван сыном Аридея. Обычно его отцом считается Клодей. , после того как отец погиб во время этого вторжения, отправляется к тебе, чтобы получить оракул на дальнейший путь. Он был одержим тем же необоримым желанием, что и отец. Ты так ему ответил:

Он также вступил на путь через Истм и погиб в сражении. Его несчастный сын Темен, уже третье поколение несчастного рода, отправился туда же. Ты пообещал ему то же, что и отцу Аристомаху, но и этот, послушавшись тебя, как и отец, погиб во время вторжения. Тогда ты сказал: «Я имею в виду не трудный и узкий путь по суше, а по проливу морскому». Так как тебе трудно было сказать «по морю» (в этом случае он бы так и поступил), ты внушил ему мысль вести вторжение с суши.

Так он разбил лагерь между Навпактом и Рипеей. Там он поразил копьём всадника Карна, сына Филандра, из Этолии. И правильно, по-моему, сделал. Но когда его неожиданно постигла болезнь и он умер, Гераклиды снова начали отступать. Тут явился Темен и стал жаловаться на горькую судьбину, но услышал ответ, что они поплатились за убийство божественного вестника, и, кроме того, нарушили оракул, где говорилось в стихах о торжественном обете Аполлону Карнейскому:

«Что же, что делать? — спросит Темен. — Как мне умилостивить вас?»

О, презренный и бесстыднейший из пророков! Разве ты не знал, что, услышав об этом узком проходе, он собьётся с пути? Ты просто не знал ничего худшего, поэтому позволил сбиться ему с пути. Правда, двусмысленность названной тобой узкой тропы преследовала цель, чтобы в случае победы ты бы оказался её вдохновителем, а в случае поражения остался бы в стороне и смог скрыться за «морями широкими». Но человек пришёл и на «море широкое», но и тут ему не повезло. Находится новая увёртка — убийство вестника Карна. Но почему, о могущественный из богов, заботясь так о Карне, ты велел ради других сделать его божественным, а ради него самого — нет? И хотя нужно было спасти одного лишь Карна, ты всё же позволил ему умереть.

Из-за этой одной смерти ты напустил на целое войско тот описанный Гомером мор и лишь предлагал молиться о его прекращении. А если мольбы тут не помогли, то у тебя найдётся способ применить твои софизмы, и никогда не наступит конец всему этому: они всё будут спрашивать, а ты — хитрить, чтобы и в случае победы, и в случае поражения не открылся твой обман. Ведь в их страстях и желаниях было столько силы, что они стали доступны обману и не могли разувериться в тебе, даже если бы им пришлось тысячу раз умереть.

К этому стоит присоединить и потерю Креза. Он стал царём Лидии, добровольно приняв власть от самых далёких предков. Затем в надежде добиться ещё большего процветания, чем его предки, он решил свято чтить богов. Познакомившись со многими, превыше всех он стал почитать Аполлона Дельфийского. Храм этого бога он украшал золотыми чашами и кирпичами, осыпал множеством даров и вскоре сделал его самым богатым на всей земле. Его щедрость не обходила и жертвоприношения. Потратив столько богатств на храм Аполлона [291] О щедрых дарах Креза делфийскому храму см.: Геродот , I. 50—52. , лидийский царь, не без основания положившись на столь очевидные свидетельства своего благочестия, задумал поход против Персии, надеясь с помощью бога расширить границы своего царства.

Что же сделал этот удивительный прорицатель? Тот самый, которого почитают в Дельфах, пифиец, бог — покровитель дружбы. Он не только не добыл ему, своему почитателю, своему благочестивому даннику, чужого царства, но и собственного лишил. Конечно, не намеренно, а просто по незнанию будущего (ведь знающий грядущее бог или даже не бог, а какая-нибудь сверхчеловеческая сила не дали бы такого хитроумного предсказания, чтобы его можно было бы толковать совсем по-разному). Вымолвив только одно:

он до основания уничтожил столь великое и древнее Лидийское царство, перешедшее по наследству от дальних предков к благочестивому мужу, и такой неблагодарностью воздал за исключительное богопочитание и любовь к себе ( Евсевий . Приготовление к Евангелию, V, 19—20).

3. Послушай, как справедливо негодует по этому поводу наш писатель.

— Поистине, — говорит он, — тебе знакомы вещи, подобные песку, а о настоящем добре ты ничего не знаешь. Ведь знать, чем пахнет варёная черепаха с прочным панцирем, стоит не больше горсти песка [293] Крез захотел проверить правдивость оракула и направил в Дельфы послов спросить, что в данный момент делает лидийский царь. Оракул ответил: "Мне ведомы количество песка на земле и мера моря, мне понятны мысли глухого, и я слышу немого. До меня доносится запах черепахи, защищённой прочным панцирем. Она варится в медном котле вместе с мясом ягнёнка. Медь снизу и медь сверху". Последнее совпало с тем, что делал Крез. См.: Геродот . I, 47. . И хотя все подобные знания не содержат в себе ни грана истины, однако они очень нравятся хвастливым и бесстыдным людям и тем, кого эти пустопорожние сведения заставляют высокомерно поднимать брови, а также тому, кто убеждает Креза, этого лидийского раба, не презирать его. Этот человек спустя некоторое время, чтобы проверить всё на собственном опыте, хотел спросить тебя, начинать ли ему поход на Персию, и посоветоваться относительно одолевающих его страстей и желаний. Ты же, ничтоже сумняшеся, ответил ему:

Прелестно! Тебя нисколько не беспокоило, что человек, вдохновившись таким двусмысленным оракулом, отправится на завоевание чужого царства и при этом потерпит нечто неслыханное. Тебя не озадачило также, что эти жестокие и злонамеренные люди, которые должны были бы тебя хвалить за то, что свернул шею безумцу, ещё упрекают тебя, что ты не дал такого двусмысленного оракула, чтобы лидийский царь призадумался и поразмыслил.