Сократ - Я ничего не знаю. С комментариями и иллюстрациями

По словам Аристотеля, некий маг, пришедший из Сирии в Афины, заранее предсказал Сократу в числе других бедствий и его насильственную смерть.

Сирия – так часто называли весь Ближний Восток, поэтому и персидское слово «маг» уместно, учитывая, сколь многие персидские обычаи и институты, в том числе мудрость магов, распространялись на всем Ближнем Востоке.

Вот и мои о нем стихи:

Поносителями Сократа были Антилох Лемиосский и гадатель Антифонт (так пишет Аристотель в III книге «Поэтики»); так и Пифагора поносил Килон Кротонский, Гомера – Сиагр при жизни и Ксенофан Колофонский посмертно, Гесиода – Керкоп при жизни и тот же Ксенофан посмертно, Пиндара – Амфимен Косский, Фалеса – Ферекид, Бианта – Салар Приенский, Питтака – Антименид и Алкей, Анаксагора – Сосибий, Симонида – Тимокреонт.

Килон Кротонский – богач, политический деятель, боявшийся растущего влияния пифагорейцев на политику.

Ксенофан Колофонский (ок. 570 – ок. 475 до н. э.) – философ, элегический поэт, бранил Гомера и Гесиода за низкое изображение богов, как подверженных страстям и совершающих преступления. Ксенофан считал этих богов вымышленными и признавал только совершенного бога, шарообразного и не имеющего никаких недостатков. Выступал с требованием умеренности и чистоты намерений во всем, что видно в его элегиях, из которых процитируем одну, переведенную А. С. Пушкиным (с французского прозаического перевода):

Ферекид Сиросский (? – ок. 520 до н. э.) – философ и поэт, создатель своей космогонии, возможно, учитель Пифагора. Предполагал сложное устройство мира, верил в переселение душ и не соглашался с Фалесом, утверждавшим единое начало (воду) для всего мироздания.

Преемниками его были так называемые сократики, из которых главные – Платон, Ксенофонт, Антисфен, а из десяти основателей школ – четверо известнейших: Эсхин, Федон, Евклид и Аристипп. Прежде всего я скажу о Ксенофонте, Антисфена отложу до киников, перейду к сократикам, от них к Платону, а с Платона начинается десять школ, и сам он был основателем первой Академии. Такова будет последовательность нашего изложения.

Был и другой Сократ, историк, сочинивший описание Аргоса; третий – перипатетик из Вифинии; четвертый – сочинитель эпиграмм и пятый – с острова Коса, писавший о прозвищах богов.

Притом знаю, что другие, по выслушании объявления, выпивали яд очень поздно, ибо много ели и долго пировали; а иные даже удовлетворяли сладострастным своим пожеланиям с бывшими у них любезными. Так не спеши, – время еще позволяет.

– Те, о которых ты говоришь, Критон, – сказал Сократ, – по крайней мере не без причины так поступали; в этих действиях они думали найти свою пользу: напротив, я не имею причины поступить таким образом; потому что, приняв яд несколько позднее, ничего не выиграю, а только буду смешон самому себе, то есть буду привязываться к жизни и беречь ее, когда она для меня ничто. Так послушайся же, сделай, что я говорю.

Выслушав это, Критон дал знак близ стоявшему мальчику. Мальчик вышел и чрез несколько времени возвратился, ведя за собою человека, долженствовавшего дать яд и державшего в руке чашу. Увидев его, Сократ сказал:

– Хорошо, добрый человек; что же мне надобно делать? Ты ведь знаток этого. – Более ничего, – отвечал он, – как выпить и ходить, пока не почувствуешь тяжести в ногах; потом лечь: так и будет действие, – и тут же подал Сократу чашу.

Сократ принял ее с видом чрезвычайно спокойным, без трепета, не изменившись ни в цвете, ни в лице; только, по обыкновению, взглянув исподлобья на этого человека, спросил:

– Что ты скажешь? Сделать бы от этого напитка кому-нибудь возлияние; можно или нет?

– Мы столько стёрли, Сократ, сколько надобно выпить, – отвечал он.

– Понимаю, – примолвил Сократ, – по крайней мере ведь молить богов о благополучном переселении отсюда туда и позволительно и должно: так вот я и молюсь, чтобы так было. Сказав это, он в ту же минуту поднес чашу к устам и без всякого принуждения, весьма легко выпил ее. До этой минуты многие из нас имели довольно силы удерживаться от слез; но когда мы увидели, что он пьет и выпил, то уже нет: даже у меня самого насильно и ручьями полились слезы; так что я закрылся плащом и оплакивал свою участь, – да, именно свою, а не его, потому что лишался такого друга. Что же касается до Критона, то, не способный удержать слез, он встал еще прежде меня. А Аполлодор и прежде не переставал плакать; но тут уже зарыдал, завопил и так терзался, что никто из присутствовавших, кроме одного Сократа, не мог не сокрушаться его страданиями.

– Что вы делаете, странные люди? – сказал он. – Я для того, между прочим, отослал женщин, чтобы они не произвели чего-нибудь подобного; ибо слыхал, что умирать надобно с добрым словом. Пожалуйста, успокойтесь и удержитесь.

Услышав это, мы устыдились и удержали слезы; а он ходил и, почувствовав, что его ноги отяжелели, лег навзничь, – так приказал тот человек. Вскоре он же, давший яд, ощупывая Сократа, по временам наблюдал его ноги и голени и наконец, сильно подавивши ногу, спросил:

– Чувствуешь ли?

– Нет, – отвечал Сократ.

Храм Аполлона

Вслед за этим ощупывал он бедра и, таким образом восходя выше, показывал нам, как он постепенно холодеет и окостеневает. Сократ осязал и сам себя и примолвил, что когда дойдет ему до сердца, – он отойдет. Между тем все нижние части тела его уже охолодели; тогда, раскрывшись (ибо был покрыт), он сказал (это были последние слова его):

– Критон! Мы должны Асклепию петухом; не забудьте же отдать.

– Хорошо, сделаем, – отвечал Критон, – но смотри, не прикажешь ли чего другого?