Марк Цицерон - Письма к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту

1. Я получил от твоего письма большое удовольствие, так как понял, что ты обо мне такого мнения, на какое я надеялся и какого желал. Хотя я в нем и не сомневался, всё же, так как я придавал величайшее значение тому, чтобы оно не изменилось к худшему, я беспокоился. Про себя я сознавал, что я не совершил ничего, что оскорбило бы кого-либо из честных. Тем менее я верил, чтобы ты, украшенный изучением очень многих и высших наук, мог опрометчиво дать убедить себя кое в чем, особенно когда я к тебе относился и отношусь с исключительным и постоянным расположением. Так как я знаю, что это так, как я хотел, отвечу на обвинения, против которых ты часто боролся, защищая меня, как и следовало ожидать, ввиду твоей исключительной доброты и нашей дружбы.

2. Мне известно, чт она меня возвели после смерти Цезаря 4093. Мне ставят в вину, что я тяжело переношу смерть близкого человека и негодую, что погиб тот, кого я любил; ведь, по их словам, отечество следует ставить выше дружбы, словно они уже доказали, что его кончина была полезна для государства. Но я не буду лукавить: признаюсь, я не дошел до этой твоей степени мудрости; ведь не за Цезарем последовал я среди гражданских разногласий, но, хотя меня и оскорбляло дело, я все же не покинул друга. И я никогда не одобрял гражданской войны или даже причины разногласия, об устранении которого, даже при его возникновении, я всемерно старался. Поэтому при победе близкого человека я не был увлечен сладостью почета и денег, каковыми наградами неумеренно злоупотребляли остальные, хотя они и пользовались у него меньшим влиянием, чем я. К тому же мое имущество уменьшилось в связи с законом Цезаря, благодаря которому многие, кто радуется смерти Цезаря, остались в государстве 4094. О пощаде побежденным гражданам я старался в такой же мере, как о своем благе.

3. Итак, могу ли я, который хотел, чтобы все были невредимы, не негодовать из-за гибели того, у кого это было испрошено, особенно когда одни и те же люди были причиной и ненависти к нему и его конца 4095? «Так ты поплатишься, — говорят они, — раз ты смеешь осуждать наш поступок». О неслыханная гордость! Чтобы одни величались преступлением, а другим не было дозволено даже скорбеть безнаказанно! Но это всегда разрешалось даже рабам, — бояться, радоваться, скорбеть — как вздумается им, а не кому-нибудь другому. Это теперь и пытаются вырвать у нас путем запугивания поборники свободы, как их называют эти.

4. Но они ничего не достигают; никакие страхи перед опасностью никогда не заставят меня изменить долгу или человечности. Ведь я всегда считал, что не следует избегать честной смерти, что нередко даже следует стремиться навстречу ей. Но почему они негодуют на меня, раз я желаю того, чтобы они раскаивались в своем поступке? Ведь я желаю, чтобы смерть Цезаря была всем горька. «Но как гражданин я должен хотеть сохранения целости государства». Если и моя прошлая жизнь и надежда на будущее, несмотря на мое молчание, не доказывают, что я именно этого и желаю, — то я не стремлюсь доказать это высказываниями.

5. Поэтому настоятельнее обычного прошу тебя придавать делу большее значение, чем словам, и верить мне — если ты считаешь, что осуществление справедливости приносит пользу, — что никакое общение с бесчестными 4096невозможно. Или мне теперь, в преклонном возрасте, изменить тому, чем я отличался в юности, когда мне было простительно даже заблуждаться, и самому распустить свою собственную ткань 4097? Не сделаю этого и не позволю себе ничего, что может не понравиться, кроме скорби из-за тяжкой участи теснейшим образом со мной связанного человека и знаменитейшего мужа 4098. Если бы я был настроен иначе, я никогда не стал бы отрекаться от своего поведения, чтобы меня не признали ни бесчестным в проступках, ни трусливым и суетным в притворстве.

6. «Но я ведал играми, которые молодой Цезарь 4099устроил в честь победы Цезаря» 4100. Но это относится к личной услуге, не к положению государства. Однако этот долг мне надлежало отдать памяти человека, бывшего моим лучшим другом, и уважению к нему, хотя он и мертв, и я не мог отказать просьбе юноши, подающего наилучшие надежды и вполне достойного Цезаря.

7. Я часто даже приходил в дом к консулу Антонию с целью приветствия 4101. Ты найдешь, что те, кто считает меня мало любящим отечество, имеют обыкновение приходить к нему в большом числе с целью что-либо выпросить или получить. Но какова надменность: в то время как Цезарь никогда не препятствовал мне общаться с теми, с кем я хотел, и даже с теми, кого сам он не любил, — те, кто отнял у меня друга, своими нападками пытаются заставить меня не любить тех, кого я хочу.

8. Но я не боюсь, что скромность моей жизни окажет в будущем малое противодействие ложным слухам или что даже те, кто не любит меня ввиду моего постоянства по отношению к Цезарю, не предпочтут иметь друзей, подобных мне, а не себе. Если на мою долю выпадет желательное для меня, то остаток жизни я проведу в покое на Родосе 4102; если какая-нибудь случайность воспрепятствует этому, буду жить в Риме так, чтобы всегда желать осуществления справедливости.

Нашему Требацию я очень благодарен, что он выяснил твое искреннее и дружеское отношение ко мне и сделал так, чтобы я был должен с еще большим основанием уважать и почитать того, кого я всегда с радостью любил. Будь благополучен и здоров и люби меня.

[Fam., XVI, 21]

Афины, август или начало сентября 44 г.

Цицерон сын 4103шлет большой привет, своему любезнейшему Тирону.

1. Хотя я нетерпеливо ожидал письмоносцев изо дня в день, они прибыли только на сорок пятый день после того, как выехали от вас 4104; их приезд был для меня очень желанным. Ведь хотя я и получил величайшее удовольствие от письма добрейшего и любимейшего отца, но твое приятнейшее письмо довершило мою радость. Поэтому я уже не раскаивался в том, что сделал перерыв в переписке, но скорее радовался; ведь от своего молчания я получил большой выигрыш благодаря твоей доброте. Итак, необычайно радуюсь, что ты принял мое оправдание без колебания.

2. В том, что слухи обо мне, которые доходят до вас, тебе приятны и желанны, не сомневаюсь, мой любезнейший Тирон, и постараюсь и приложу все усилия, чтобы это рождающееся обо мне мнение с каждым днем все более и более улучшалось. Поэтому то, что ты обещаешь, — стать трубачом моего доброго имени — ты вправе делать с твердостью и постоянством. Ведь заблуждения, свойственные моему возрасту, причинили мне столь сильную скорбь и мучение, что не только душа питает отвращение к поступкам, но даже слух — к напоминанию. Что ты разделил эту тревогу и скорбь, — мне известно и не оставляет сомнений; да и не удивительно: если ты желаешь мне всяческих успехов ради меня, то ты делаешь это также ради себя; ведь я всегда хотел, чтобы ты был участником моих удач.