Гай Валерий Катулл - Книга стихотворений

Значит, веришь и ты, что я мог оскорбленьем унизить
Ту, что мне жизни милей и драгоценнее глаз?
Нет, — а если бы мог, не пылал бы столь гибельной страстью.
Ты же, совсем как Таппон, призракам верить готов.

Тщетно пытается хрен на Пимплейскую гору взобраться;
Вилами тотчас его музы оттуда спихнут.

Каждый, кто с крикуном красивого мальчика видит,
Скажет: как жаждет юнец, чтобы купили его!

Если что-либо иметь мы жаждем и вдруг обретаем
Сверх ожиданья, стократ это отрадней душе.
Так же отрадно и мне, поистине злата дороже,
Что возвращаешься ты, Лесбия, к жадному мне.
К жадному ты возвращаешься вновь, и сверх ожиданья;
Ты ли приходишь, сама! Ярко отмеченный день!
Кто же сейчас счастливей меня из живущих на свете?
Что-либо можно ль назвать жизни желанней моей?

Если народ, о Коминий, твою седовласую старость
С пятнами мерзостных дел казнью пресечь порешит, —
Прежде всего твой язык, враждебный достойнейшим людям,
Вырвут и тут же швырнут коршуну в жадную пасть.
Вынут глаза — пожрёт их глоткою чёрною ворон,
Потрох псы поедят, всё, что останется, — волк.

Ты безмятежную мне, моя жизнь, любовь предлагаешь —
Чтобы взаимной она и бесконечной была.
Боги, сделайте так, чтоб могла обещать она правду,
Чтоб говорила со мною искренно и от души,
Чтобы могли провести мы один навсегда неизменный
Через всю нашу жизнь дружбы святой договор.

Мы, Авфилена, всегда хороших подруг восхваляем, —
Уговорившись, они плату законно берут.
Ты же, сперва обещав, ничего не дала мне, ты — недруг!
Взять и оставить ни с чем — это уж злостный обман.
Честная выполнит долг, стыдливая не обещает,
Но, Авфилена, вперёд деньги у всех забирать
И оставлять ни при чём подобает развратнице жадной,
Что беззастенчиво всем тело своё продаёт.

Да, Авфилена, всю жизнь одним быть мужем довольной —
Это похвально для жён, даже похвальней всего.
Но отдаваться подряд кому-либо всё-таки лучше,
Чем потихоньку себе братьев от дяди рожать.

Нос, ты очень велик. Однако спускаться на площадь
Не с кем тебе. Почему? Всем подставляешь ты зад.

В пору, мой Цинна, когда Помпей стал консулом, двое
Спали с Мециллой. Теперь консулом стал он опять.
Двое остались при ней, но выросла тысяча рядом
С каждым из них. Семена мечет обильно разврат.

Хрен богатеем слывёт: у него близ Фирма именье.
Как не прослыть, коли в нём всякого столько добра.
Пашни, луга и поля, и птицы, и рыбы и звери,
Только всё не в прок; выше дохода расход.
Пусть же слывёт богачом, но лишь бы всего не хватало;
Будем именье хвалить, лишь бы он сам захирел.

Много у Хрена земель: под покосами югеров тридцать
Сорок под пашню полей; прочее — море воды.
Как же ему не вступить в состязанье с богатствами Креза,
Если в именье одном столько добра у него?
Нивы, луга, леса преогромные, пади, болота,
К гиперборейцам самим, до Океана дошли!
Да, это всё велико, но сам он и этого больше —
Не человек, а большой, всем угрожающий Хрен.

Долго я формы искал, как ищет охотник, прилежно,
Чтоб Баттиада стихи мог я тебе поднести,
С тем, чтобы мягче ты стал и свои ядовитые стрелы
Впредь перестал бы метать, в голову целясь мою.
Вижу теперь, что мои пропадают напрасно усилья,
Геллий, и ты ни во что просьбы не ставишь мои.
Знай, от любых твоих стрел я укроюсь полою накидки,
Ты же от каждой моей будешь мученье терпеть.

Азиний! Левою рукою
Не кстати за столом дуришь:
Салфетки крадёшь ловко тою,
Оставлены когда те зришь...
Так триста сам, в позор для предку,
Иль от меня стихов смотри ж,
Иль мне отдай мою салфетку.

Восплачьте, Грации, Амуры;
Лезбиин милый воробей
Исполнил смертью долг натуры
И прервал цепь счастливых дней.
Она любовь к нему питала,
А он был верен ей и мил:
Всегда она его лобзала;
Всегда он вкруг её шалил.
Хоть улетит в иную пору,
Но знак от ней приметит чуть,
К её назад порхнёт он взору
И сядет к ней на нежну грудь.
Но в нём исчезла жизни сила.
Ты, Парка, к нам была люта,
Сразив то, что любовь творила
И что любила красота.
Свирепым дышущая жаром
О непреклонна адска дочь!
Твоим повержена ударом
Краса стремится в вечну ночь.
О ты, что жизнь моей любезной
Всегда старался веселить,
Ты умер!., стон её, ток слёзный
Тебя не может оживить.
Предмет любви и обожаем,
Достойный нежности венка;
Вот сколько слёз мы проливаем!
Суди ж, как смерть твоя жалка!