Эсхил - Античная драма

Хитрость его и во сне не приснится;
Ото искусство толкает его
То ко благим, то к позорным деяньям.
Если почтит он законы страны,
Если в суде его будут решенья
Правыми, как он богами клялся, —
Неколебим его город; но если
Путь его гнусен — ни в сердце мое,
Ни к очагу он допущен не будет…
То бессмертных ли знак?
Я с сомненьем борюсь,
Я ее узнаю — как могу я сказать,
Что она — не дитя Антигона?
Злополучная ты!
О Эдипа, отца злополучного, дочь!
Что случилось с тобой? Иль преступница ты?
Преступила ль царевы законы
И, в безумье то дело свершила?

Вот сделавшая дело. Мы схватили
Ее за погребеньем. Где ж Креонт?

Он кстати вновь выходит из дворца,

В чем дело? Почему я вышел кстати?

Царь! Человек ни в чем не должен клясться:
Окажется потом, что он солгал.
Я говорил, что не вернусь сюда,
Так был убит угрозами твоими,
Однако радость, коль не ждешь ее,
Бывает выше всяких удовольствий, —
И вот я снова здесь, хотя и клялся,
Веду ее: схватили мы девицу,
Когда умершего обрядом чтила.
Тут жребия метать уж не пришлось:
Моя находка, не кого другого!
Теперь, как хочешь, царь, ее суди;
Что ж до меня, я от забот свободен.

Но где ее схватил ты и когда?

Она похоронила прах, — сам знаешь.

Ты здрав умом и подтвердить готов?

Я видел сам, как тело хоронила,
Запрет нарушив, — ясно говорю!

Как вы ее застигли? Как схватили?

Так было дело. Страшные угрозы
Твои услышав, мы пошли на место,
С покойника смахнули пепел, — тело,
Наполовину сгнившее, открыли,
А сами сели на пригорке, так,
Чтоб с ветром к нам не доносилось смрада.
Друг друга подбодряли, если ж это
Был нерадив, того бранили крепко.
Так время шло, пока на небесах
Не встало солнце диском лучезарным
И зной не запылал. Но тут внезапно
Поднялся вихрь — небесная напасть,
Застлал от взоров поле, оборвал,
Листву лесов равнинных; воздух пылью
Наполнился. Зажмурясь, переносим
Мы гнев богов… Когда же наконец
Все стихло, видим: девушка подходит
И стонет громко злополучной птицей,
Нашедшею пустым свое гнездо.
Лишь увидала тело обнаженным,
Завыла вдруг и громко стала клясть
Виновников. И вот, песку сухого
В пригоршнях принеся, подняв высоко
Свой медный, крепко скованный сосуд,
Чтит мертвого трикратным возлияньем.
Мы бросились и девушку схватили.
Она не оробела. Уличаем
Ее в былых и новых преступленьях, —
Стоит, не отрицает ничего.
И было мне и сладостно и горько;
Отрадно самому беды избегнуть,
Но горестно друзей ввергать в беду.
А все ж не так ее несчастье к сердцу
Я принимаю, как свое спасенье.

Ты, головой поникшая, ответь:
Так было дело или отрицаешь?

Не отрицаю, дело было так.

От обвиненья ты свободен. Можешь
На все четыре стороны идти.
А ты мне отвечай, но не пространно,
Без лишних слов, — ты знала мой приказ?

Да… Как не знать? Он оглашен был всюду.

И все ж его ты преступить дерзнула?

Не Зевс его мне объявил, не Правда,
Живущая с подземными богами
И людям предписавшая законы.
Не знала я, что твой приказ всесилен
И что посмеет человек нарушить
Закон богов, не писаный, но прочный.
Ведь не вчера был создан тот закон, —
Когда явился он, никто не знает.
И, устрашившись гнева человека,
Потом ответ держать перед богами
Я не хотела. Знала, что умру
И без приказа твоего, не так ли?
До срока умереть сочту я благом.
Тому, чья жизнь проходит в вечном горе,
Не прибыльна ли смерть? Нет, эта участь
Печали мне, поверь, не принесет.
Но если сына матери моей
Оставила бы я непогребенным,
То это было бы прискорбней смерти;
О смерти же моей я не печалюсь.
Коль я глупа, по-твоему, — пожалуй,
Я в глупости глупцом обвинена.

Суровый нрав сурового отца
Я вижу в дочери: ей зло не страшно.

Но помни: слишком непреклонный нрав
Скорей, всего сдается. Самый крепкий,
Каленный на огне булат скорее
Бывает переломлен иль разбит.
Я знаю: самых бешеных коней
Уздой смиряют малой. О себе
Не должен много мнить живущий в рабстве.
Она уж тем строптивость показала,
Что дерзостно нарушила закон.
Вторая ж дерзость — первую свершив,
Смеяться мне в лицо и ею хвастать.
Она была б мужчиной, а не я,
Когда б сошло ей даром своеволье.
Будь дочерью она сестры моей,
Будь всех роднее мне, кто Зевса чтит
В моем дому, — не избежит она
Злой участи, как и ее сестра.
Виновны обе в дерзком погребенье.
Зовите ту! Она — я видел — в доме
Беснуется, совсем ума лишилась.
Когда еще во тьме таится дело,
Своей душой преступник уличен.
Я ненавижу тех, кто — уличенный —
Прикрашивает сделанное зло.

Казни меня, — иль большего ты хочешь?

Нет, не хочу, вполне доволен буду.

Чего ж ты медлишь? Мне твои слова
Не по душе и по душе не будут.
Тебе ж противны действия мои.
Но есть ли для меня превыше слава,
Чем погребенье брата своего?
И все они одобрили б меня,
Когда б им страх не сковывал уста.
Одно из преимуществ у царя —
И говорить и действовать как хочет.

Из граждан всех одна ты мыслишь так.

Со мной и старцы, да сказать не смеют.

Тебе не стыдно думать с ними розно?

Чтить кровных братьев — в этом нет стыда.

А тот, убитый им, тебе не брат?

Брат — общие у нас отец и мать.

За что ж его ты чтишь непочитаньем?

Не подтвердит умерший этих слов.

Ты больше почитаешь нечестивца?

Но он — мой брат, не раб какой-нибудь.

Опустошитель Фив… А тот — защитник!