Квинт Флакк - Сочинения

Грязь на чистейший сосуд; того, кто скромен и честен,

Мы называем тотчас чудаком, отставшим от века;

Тот, кто не любит спешить, для нас — ленивый тупица;

Ну, а ежели кто любой западни избегает,

60 Если, живя меж людей и завистных, и злобных, и хитрых,

Злому не выдаст себя безоружной своей стороною,

Мы говорим: он лукав, а не скажем, что он осторожен.

Если кто прост в обращенье, — как я, Меценат, пред тобою

Часто бывал, — чуть приходом своим иль своим разговором

В чтенье он нас развлечет, в размышлении нам помешает, —

Тотчас готовы его обозвать назойливым дурнем.

Как легкомысленны мы в неправых таких приговорах!

Кто без пороков родится? Тот лучше других, в ком их меньше.

Но снисходительный друг, как и должно, — мои недостатки

70 С добрыми свойствами, верно, сравнит, и склонится лишь к добрым.

Если их больше и если он сам дорожит моей дружбой —

Ибо тогда ведь и я на тех же весах его взвешу.

Если ты хочешь, чтоб друг у тебя не заметил нарыва,

Не замечай у него и прыщика. Кто снисхожденья

Хочет к себе самому, тот умей снисходить и к другому!

В самом деле: уж ежели гнев и пороки иные

Мы, глупцы, не умеем из душ истребить совершенно,

Что же рассудок с своими и мерой и весом? Зачем же

Он не положит за все соразмерного злу наказанья?..

80 Если б кто распял раба, со стола относившего блюда,

Лишь за проступок пустой, что кусок обглоданной рыбы

Или простывшей подливки он, бедный, дорогой отведал, —

Ты бы сказал, что безумнее он Лабеона. А сам ты

Сколько безумнее, сколько виновнее! Друг пред тобою

В самой безделке пустой провинился, — а ты не прощаешь,

Словно злопамятным хочешь прослыть; а ты, ненавидя,

Все убегаешь его, как должник убегает Рузона,

К дню платежа не успевший собрать ни процентов, ни суммы

И обреченный, как пленник, внимать его нудным рассказам!

90 Друг мой столовое ложе мое замарал; или чашу

Древней работы свалил со стола; или с блюда цыпленка

Взял, хоть он был предо мной; так неужто за это на друга

Я осержусь? Да что ж я бы сделал, когда б обокрал он,

Тайну бы выдал мою или мне не сдержал обещанья?..

Те, для кого все проступки равны, все равно не сумеют

В жизни так рассуждать: против них и рассудок и опыт,

Против них, наконец, и мать справедливости — польза!

В те времена, когда из земли поползло все живое,

Между собою за все дрались бессловесные твари —

100 То за нору, то за горсть желудей кулаками, ногтями,

Палками бились, а там и мечами (нужда научила!),

Вплоть до того, как они для вещей имена подыскали.

Тут уклонились они от войны; города укрепили;

Против воров, любодеев, разбойников дали законы:

Ибо и прежде Елены велись из-за похоти бабьей

Стыдные войны не раз; но все, кто в скотском порыве

Рвался страсть утолить, от сильной руки погибали

Смертью бесславной — как бык погибает, убитый сильнейшим

Против таких-то бесчинств и придумали люди законы —

110 В том убедиться легко, листая всю летопись мира;

Ибо ведь чувством нельзя отличить неправду от правды,

Как отличаем приятное мы от того, что противно;

Да и рассудком нельзя доказать, что и тот, кто капусту

На огороде чужом поломал, и тот, кто похитил

Утварь из храма богов, одинаково оба виновны!

Нужно, чтоб мера была, чтоб была по проступку и кара,

Чтоб не свирепствовал бич, где и легкой хватило бы розги.

Впрочем, чтоб тросточкой ты наказал заслужившего больше,

Этого я не боюсь! Ты всегда говоришь, что различья

120 Нет меж большой и меж малой виной, меж разбоем и кражей;

Будто ты все бы одной косою скосил без разбора,

Если б тебя избрали царем. Но разве не царь ты?

Ты ведь твердишь, что мудрец — уж тем самым богач, и сапожник,

И красавец, и царь: так чего желать, все имея?..

«Нет, ты не понял меня, — говоришь ты, — Хрисипп, наш наставник,

Так говорит, что мудрец хоть не шьет ни сапог, ни сандалий,

Но сапожник и он». — Почему? — «Потому что и молча

Гермоген — все отличный певец, а Алфен — все сапожник

Ловкий, как был, хоть и бросил снаряд свой и лавочку запер!

130 Так и мудрец. Он искусен во всем; он всем обладает,

Следственно, он над всеми и царь». Хорошо! Отчего же

Ты не властен мальчишек прогнать, как они всей толпою

Бороду рвут у тебя и как ты надрываешься с крику?..

Ты и мудрец, ты и царь, а без палки смирить их не можешь!

Кончим! Пока за квадрант ты, царь, отправляешься в баню

С свитой покуда незнатной, с одним полоумным Криспином,

Я остаюся с друзьями, которые — в чем по незнанью

Я погрешу — мне охотно простят; я тоже охотно

Их недостатки сношу. И хоть я гражданин неизвестный,

140 Но убежден, что счастливей царя проживу я на свете!

124

Аристофан и Кратин, Евполид и другие поэты,

Мужи, которые древней комедии славою были,

Всякого, кто заслужил посмеянья в стихах комедийных,

Вор ли, убийца ль, супружних ли прав оскорбитель бесчестный, —

Смело, свободно всегда на позор выставляли народу.

В этом последовал им и Луцилий, во всем им подобный,

Кроме того, что в стихе изменил он и стопы и ритмы.

Весел, тонок, остер, лишь в составе стиха был он жесток:

Вот в чем его был порок. Он считал за великое дело

10 Двести стихов произнесть, на одной ноге простоявши.

Мутным потоком он тек, немало в нем было излишеств,

Лени, пустой болтовни; не любил он трудиться над слогом.

Много ль писал — умолчу! А то уж я вижу Криспина;

Он подзывает мизинцем меня: «Возьми-ка таблички,

Ежели хочешь; назначим свидетелей, время и место,

Да и посмотрим, кто больше напишет!» — О нет! Превосходно

Сделали боги, что дали мне ум и скудный и робкий!

Редко и мало ведь я говорю; но тебе не мешаю,

Если угодно тебе, подражать раздувальному меху?

20 И напрягаться, пока от огня размягчится железо.

Пусть блаженствует Фанний, свой лик и свои сочиненья

Выставив всем напоказ; но мои-то стихи неизвестны,

Их не читает никто; а публично читать я боюся,

Ибо немало на свете людей, порицанья достойных

Все они — против сатир! Возьми из толпы наудачу —

Этого скупость томит, того честолюбие мучит,

Этому нравятся женщины; этому мальчики милы;

Этого блеск серебра восхищает, а Альбия — бронза,

Этот меняет товары от стран восходящего солнца

30 Вплоть до земель, где оно закатными греет лучами:

Множа богатства, убытков страшась, он мчится сквозь бури

Мчится, как пыльный столб, закруженный ударами вихря.

Люди такие боятся стихов, ненавидят поэта:

«Сено, — кричат, — на рогах у него! Берегись! Он пощады

Даже и другу не даст, коли вздумает сыпать насмешки!