Плутарх - Сочинения

они нуждались не только в помощи Зевса Советного, или Ареса бранного, или Афины Ратной, но призывали также Каллиопу, 1291о которой сказано:

и которая силой убеждения укрощает и напевом умиротворяет народное буйство и своевольность. А простой гражданин, одетый, как одеваются все, просто держащийся, — да как он сможет забрать власть в государстве и вести за собой народ, если вместе, заодно с ним не будет убеждать и увлекать сила слова? На корабле есть в подмогу кормчему начальник гребцов; а государственный муж в себе самом должен найти и кормчего — ум, и начальника гребцов — слово, да притом не нуждаться в чужом голосе, чтобы не пришлось ему говорить, как Ификрату, когда его переговорил Аристофонт: 1293«У противной стороны лучше актер, у меня — драма», — и не нужно было твердить за Еврииидом:

или еще:

Кому еще можно было бы позволить такие отговорки, так это Алкамену, или Несиоту, 1296или Иктину, 1297и всем вообще людям ручного труда, ничего не ведающим об искусстве слова. Когда в Афинах двое зодчих оспаривали друг у друга государственный подряд, и первый из них, человек ловкий и мастер поговорить, поразил слушателей хорошо подготовленной речью, разглагольствуя, как он намерен строить, другой, в работе более дельный, но к речам не способный, вышел и сказал: «Афиняне, то, что он наговорил, я сделаю». Еще бы, ведь они почитают одну лишь Афину Трудовую, и предмет их усилий — бездушное вещество, послушное ударам «меж наковальней и тяжелым молотом», 1298по Софоклу. Но у прорицателя Афины Градодержицы и Фемиды Советной,

одно есть орудие — слово; при его помощи действуя, ваяя и лепя, прилаживая и согласуя, а там, где что-то сопротивляется его руке, как сучья в древесине или пустоты в железе, размягчая и заравнивая, — вот как упорядочивает он государство. Потому-то афинский строй при Перикле и был, как говорит историк Фукидид, 1300«по названию — народоправством, на деле же — правлением первого человека», все благодаря мощи Периклова красноречия. В самом деле, и Кимон, и Эфиальт, и Фукидид были политики недурные; но вот когда спартанский царь Архидам 1301спросил того же Фукидида, кто лучше в кулачном бою — он или Перикл, тот ответил: «Право не знаю; если даже я собью его с ног, он будет уверять, что не падал, убедит всех присутствующих и победит». Такая способность приносила не только ему самому славу, но и отечеству спасение; пока оно давало его красноречию убеждать себя, оно сохраняло достигнутое благополучие, а от дальних предприятий воздерживалось. А вот Никий цель имел ту же, но умения убеждать у него не было; потщившись удерживать народ своим словом, как бы чересчур слабой уздой, он не только не добился своего, но сам приневолен был отправиться в Сицилию и был ввергнут стремглав в общую погибель.

Пословица говорит, что волка за уши не удержишь, но граждан и государство только за уши и следует вести, не подражая тем, кто, но невежеству и неспособности в искусстве слова, прибегает к приемам пошлым и низменным, обращается вместо слуха к утробам и кошелькам, задавая пиршества и устраивая раздачи, и увлекает или, лучше сказать, совращает народ всеми этими пиррихическими плясками и гладиаторскими играми. По-настоящему увлечь народ можно только словом, а все эти способы укрощения черни уж очень похожи на хитрости при охоте на бессловесных зверей.

6. Пусть, далее, слово государственного мужа не будет ни прихотливым и высокопарным, как у мастеров панегирического витийства, плетущим венки из речений нежащих и цветистых; и, наоборот, отдавая фитилем и софистической натугой, чем попрекал Пифей Демосфена, пусть не украшается нудными энтимемами и периодами, точно отмеренными, словно циркулем и линейкой. Подобно тому как любители музыки ценят звучание струн, выражающее душу, а не поражающее слух, так пусть и в слове государственного мужа, вождя и советчика обнаруживается не мастерство и хитросплетения и в похвалу ему не ставится «умело», или «искусно», или «тонко», а пусть будет слово это выказывать нрав откровенный, подлинное благородство, отеческую прямоту и заботливость, а украшение его и прелесть составят понятия священные и мысли, всем доступные и убедительные. Пословицам, историческим примерам, преданиям и сравнениям в речах государственных принадлежит более места, чем в судебных; используемые умеренно и к месту, оказываются они весьма действенными — таковы слова оратора: «Не дайте Элладе окриветь!», или Демада о том, что он управляет обломками государственного корабля, или Архилоха:

и Перикла, увещевавшего снять бельмо с ока Пирея, и Фокиона о победе Леосфена: «…с коротким бегом справился ты славно, смотри, не обскакали б тебя в длинном!» Вообще слово государственного мужа наиболее действенно, когда есть в нем сила и значительность, пример тому — «Филиппики» и приводимые Фукидидом речи: Сфенелаида, 1302и царя Архидама, сказанная в Платеях, и Периклова 1303после мора. Что же до искусно построенных речей и периодов Эфора, Феопомпа и Анаксимена, с которыми обращались они к вооруженным и построенным войскам, то о них следует сказать:

7. Однако и насмешка, и шутка имеют свое законное место в красноречии государственного мужа, если цель их — не надругательство и не паясничание, но осмысленная укоризна и вышучивание с разумной пользой. Они уместнее всего при ответе противнику. Напротив, начинать это первому и с предварительной подготовкой — смехотворство, навлекающее обвинение в злонравии; так было с выходками Цицерона и Катона Старшего, а также Евксифея, 1305который был коротко знаком с Аристотелем; ведь они именно нападали первыми. Но когда оратор прибегает к насмешке для самозащиты, это ему не только прощается, но вызывает к нему расположение, ибо сообразно с обстоятельствами.

Так, когда некто, обвиненный в кражах, хулил Демосфена за его ночные труды, тот ответил: «Понимаю, тебе не с руки, что у меня горел светильник». Когда Демад вопил: «Демосфен хочет меня учить! Свинья — Афину!» — ответ был такой: «Нашу Афину в минувшем году поймали за блудным делом». Изящно возразил и Ксенэнет 1306согражданам, бранившим его, что он в бытность стратегом бежал с поля брани: «Вместе с вами, любезнейшие!»