Плутарх - Сочинения

Итак, мы рассмотрели способы, при посредстве которых можно совершить выход на сцену политической жизни с блеском.

11. Есть, однако, иной способ, более медлительный и надежный, и многие славные мужи его избирали; в числе их были Аристид, Фокион, фиванец Паммен, римляне Лукулл и Батон, лакедемонянин Агесилай. Уподобляясь плющу, который, обвив сильные деревья, тянется вверх вместе с ними, каждый из них в пору юности и безвестности прибег к помощи кого-нибудь из старших и знаменитых, мало-помалу поднимаясь над землей благодаря такой опоре, вырастая вместе с ней, но и прочно укореняясь в почве государства. Аристиду содействовал Клисфен, 1322Фокиону — Хабрий, Лукуллу — Сулла, Катону — Фабий Максим, Паммену — Эпаминонд, а Лисандр — Агесилаю; и если последний поспешил отойти от своего наставника, оскорбив его неуместным честолюбием и состязанием, то прочим хватило порядочности и политической мудрости, чтобы до конца почитать и прославлять своих учителей, подобно тому как тела, освещенные солнцем, возвращают ему его блеск отраженным и умноженным.

Хулители Сципиона утверждали, что он-де лишь исполнитель собственных деяний, а сочинитель их — друг его Лелий; однако Лелий не позволил себе возгордиться, но всю жизнь ревновал лишь о добродетели и славе Сципиона, как о своей собственной. Афраний, друг Помпея, имел основания рассчитывать, что его, невзирая на низкое происхождение, изберут консулом; видя, однако, что Помпей принял в этом деде другую сторону, он отказался от честолюбивых помыслов, сказав, что стать консулом против воли и без помощи Помпея для него хотя и почетно, однако слишком огорчительно. Выждав всего один год, он и консульство получил, и друга сберег.

Кто подобным образом дает вести себя к славе, приобретает народную приязнь, и даже в случае каких-либо трений на его долю выпадет меньше ненависти. Потому-то Филипп и советовал Александру заводить друзей, пока он еще под державою отца и ему можно беседовать и общаться, с кем он пожелает.

12. Выбирая своего вождя, начинающий политик должен искать человека не просто знаменитого и влиятельного, но заслужившего то и другое своей добродетелью.

Как не всякое дерево принимает и поддерживает оплетающую его виноградную лозу, но есть такие деревья, которые удушают и стесняют ее рост, так и в государственной жизни бывают люди, любящие не честь, а почести, и они-то не оставляют молодым случая отличиться, но завистливо гнетут их и обездоливают, словно те покушаются не на долю славы, а на их хлеб. Так, Марий, в Африке, а позднее и в Галлии обязанный Сулле многими успехами, порвал с ним отношения, причиною чему была зависть к его быстрому подъему, а предлогом — пресловутый перстень. Дело в том, что когда Сулла в бытность свою квестором служил в Африке под началом Мария и был послан им к Бокху, 1323ему удалось привести в плен Югурту; честолюбивому молодому человеку, впервые вкусившему славы, не удалось сохранить при такой удаче умеренности, и он заказал в память о своем подвиге вырезать выдачу Югурты на перстне, который с тех пор всегда носил. Поставив ему это в вину, Марий отдалил его от себя; тогда Сулла перешел на сторону Катула и Метелла, мужей почтенных и противников Мария, а вскоре после этого отправил Мария в изгнание — и окончил гражданскую войну лишь тогда, когда Рим стоял на краю гибели.

Тот же Сулла, напротив, и Помпея стремился всячески возвышать от самой юности последнего, так что однажды даже встал и обнажил голову при его приближении, и другим молодым людям давал случай отличиться на важных местах, поощряя некоторых даже против их воли и наполняя все свое войско честолюбивым пылом; так он утвердил свою власть, предпочтя быть первым, а не единственным, и величайшим среди множества великих. К подобным мужам следует прилепляться и связывать с ними свою судьбу, не подражая тому корольку из Эзоповой басни, который дал орлу нести себя на спине, а после вспорхнул и обогнал его, и не похищая славу старших, но получая ее от них как дружеский дар; ведь, по слову Платона, 1324не сможет хорошо повелевать тот, кто не научился сначала как следует повиноваться.

13. Теперь скажем о выборе друзей, не одобряя образа мыслей ни Клеона, ни Фемистокла.

Едва только Клеон решил пуститься в политику, он созвал друзей и объявил им, чтобы они больше не считали его другом, потому что дружба грозит размягчать строгость справедливых решений и отклонять от прямого пути. Он лучше бы сделал, если бы изгнал из души своей сребролюбие и любопрение, да еще очистил себя от зависти и злонравия; государственная жизнь требует от человека не одиночества и нелюдимости, но честности и благоразумия. Друзей он прогнал, да что толку? Вместо них, как говорится в комедии,

И если с людьми смирными он был суров и жесток, для толпы он был готов на все, лишь бы ей угодить,

поддерживая самую дурную, нравственно недужную часть народа против лучших граждан.

Что до Фемистокла, он, напротив, в ответ на чье-то увещание править хорошо и являть себя для всех равно беспристрастным сказал: «Пусть не придется мне воссесть на такое седалище, при котором друзья мои не получат больше моих недругов!» Это было тоже не дело — поставить дружбу выше государственного долга и подчинить общественные нужды частным пристрастиям и привязанностям. Когда, однако, Симонид попросил его о чем-то, противном справедливости, он ответил: «Как дельный поэт не может нарушить меры стиха, так хороший правитель не должен из любезности отходить от закона». И впрямь, если судовладелец подбирает такого кормчего, а кормчий — таких моряков, которые

если зодчий ищет таких подмастерьев и чернорабочих, которые не загубят его труда, но выполнят все наилучшим образом, было бы поистине ужасно и прискорбно, если бы государственный муж, этот «благоискусник», по слову Пиндара, строитель законности и правосудия, избрал бы себе в друзья с самого начала не единомысленных помощников, одушевленных тою же любовью к добру, но людей, которые будут на каждом шагу вымогать у него все новые услуги, противные правде. Не уподобится ли он зодчему или плотнику, который по неразумию или небрежности стал бы употреблять такие наугольники, отвесы и мерила, от которых его строение должно выйти перекосившимся? Ведь друзья для государственного мужа — те же орудия, но живые и мыслящие; он обязан не только избегать попустительства к их проступкам, ни в коем случае не оступаясь вместе с ними, но следить еще и за тем, как бы они не сделали чего худого за его спиной.