Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

И чья душа скорбеть о нем не станет,
И чьи глаза печаль не отуманит

При этой вести? Сам же я с тех пор
Утратил стойкость, и потух мой взор,

И хоть живу, страданием томимый,
Права мои на смерть неоспоримы.

Моя душа со смертью говорит
И на костре отчаянья горит.

Судьба наметила его — и он потерян нами.
Достойнейший от нас ушел с закрытыми глазами.

О, я бы отдал за него отца и мать родную!
Он — мой единственный… Нет слов сказать, как я горюю.

Был разум светлый у него, и светом озарилась
Могила темная его — тьма в сердце воцарилась.

Зачем же был судьбы удар не на меня направлен?
Зачем похищен только он, а я в живых оставлен?

Он был советником для тех, кто ждал его совета.
Кому был нужен свет его, не уходил без света.

Людей любил он, и они его любили тоже,
Хранил он честь свою и был… в могилу был положен.

На свете ни один отец сражен так горем не был:
Такого сына никому не даровало небо.

Никто не радовался так бесценнейшему дару,
Пока преступная судьба не нанесла удара.

О ты, проливший реки слез, чтоб облегчить страданье,
Тебе забвенья не дадут ни слезы, ни стенанья.

Но сердце, где бушует боль, горя, как адский пламень,
Не хочет превратиться вдруг в железо или в камень.

Из памяти уходят дни, что радость мне давали,
Но никогда не позабыть мне о своей печали.

Такую память на земле ты о себе оставил,
Что и завистников своих ты замолчать заставил.

В тебе я видел все черты и чистоты и силы,
И благородная душа в чертах твоих сквозила.

И вот я плачу о тебе, и льются слезы эти,
Когда воркует под окном голубка на рассвете.

И если бы не мысль о том, что я не понят буду,
Что это ересью сочтут, — я объявил бы всюду

Днем всенародной скорби день, когда сомкнул ты вежды,
А день, когда родился ты, днем счастья и надежды.

Все дома опустели, нигде голоса не звучат.
Всюду скорбь воцарилась, весь мир этой скорбью объят

О тебе я горюю. Когда б тебя смерть не скосила,
Ты придал бы исламу и добрым обычаям силу.

Абу Бекр, не хватает мне слез, чтоб оплакать тебя!
Просыпаюсь, стеная, день божий встречаю, скорбя.

Вспоминая тебя, восклицаю: «О, горе мне, горе!»
Мне никто не ответит, теперь только эхо мне вторит.

О, души моей светоч, опора в превратной судьбе,
Почему обошла меня смерть, приближаясь к тебе?

Мы бы вместе тогда погрузились в пучину могилы,
Был бы саван один, и одна бы нас мгла поглотила.

О, какая душа в оболочке телесной жила!
Приюти эту душу, Аллах, она чистой была.

Если б даже весь мир за него предложило мне небо,
Он бы тоже за жизнь его платой достойною не был.

Я разлучен с ним навсегда. О, горькая разлука!
Страшнее Страшного суда мне выпавшая мука.

Пришли отчаянье с тоской и сердце сокрушили.
Лишь часть души еще со мной, другая часть — в могиле

Терпи, мне люди говорят, храни в беде смиренье.
Я отвечаю: «В сердце ад, и кончилось терпенье».

Неоперившимся птенцом, что набирался силы,
Он был, и вот своим отцом опущен в тьму могилы.

И если я тебе скажу: боль улеглась немного,
Не верь мне, я с ума схожу, растет моя тревога.

На что бы взор ни бросил я, повсюду смерти жало,
И кажется, что вся земля его могилой стала.

Когда бы птицей в райский сад душа моя летела,
Она к могиле той назад вернуться б захотела.

Вот маленький колдун {335} 335 Вот маленький колдун… — Имеется в виду калам, тростниковое перо. , исполнен он отваги,
Хоть слабая рука им водит по бумаге.

Слова, им сказанные, — немы, но глаза
Способны услыхать все то, что он сказал.

Звучать и трепетать сердца он заставляет,
Картины яркие в сознанье вызывает,

Нанизывает не жемчужины — слова,
Велит, чтоб строчками бумага расцвела.

Захочет кратко ли сказать или пространно,
Красноречивее он может быть Сахбана {336} 336 Сахбан (умер в 674 году) — знаменитый оратор, о котором арабы сложили пословицу. Однажды он много часов держал речь перед омейядским халифом Муавией, и тот сказал ему: «Ты самый красноречивый среди арабов». На это Сахбан ответил: «И среди неарабов, среди джиннов и среди людей». .

Пусть ты отсутствуешь, пусть от него далек —
Он не боится расстояний и дорог.

Ты видишь, он судьбой повелевает даже:
Должна она исполнить все, что он прикажет.

Хоть тонок он и слаб, зато в делах велик:
Зови его в беде — придет на помощь вмиг.

И пусть он мал на вид, огромный отклик сразу
Находит речь его, пленяющая разум.

В людские души проникает эта речь,
Чтоб их утешить и от зла предостеречь.

Когда с бумагою он в разговор вступает,
На ней он словно черный жемчуг рассыпает.

Или как будто ты на ней увидел вдруг
Весенние цветы, усеявшие луг.

В движенье челюсти, а сам он недвижим. Смотри,
Быть может, у него дракон шевелится внутри?

Я думаю, когда смотрю на непомерный рот:
Не проглотил ли он базар? Иль сад? Иль огород?

О, этот ненасытный рот похож на страшный ад,
В котором тысячи чертей от алчности вопят!

Какие зубы у него! Остры и велики,
Как мельничные жернова, вращаются клыки,

Откуда этот гул во рту? Мечи кует кузнец
Иль к фараону держат путь посланцы во дворец?

Работа чья слышна во рту — резцов или клыков?
Иль то гремят, звенят ножи дородных мясников?

Барашек у него в руке, изжаренный, дрожит,—
То не Иону ли в воде схватил свирепый кит? {339} 339 …то не Иону ли в воде схватил свирепый кит? — Согласно библейской легенде, пророк Иона, не исполнивший воли бога, попал во время плавания в бурю, был выброшен матросами за борт и проглочен китом, в чреве которого провел трое суток.