Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

Ветви шепчутся друг с другом, и не диво, если ветру
Ненароком тайну сада выдаст листьев болтовня.

Чернокожий ночи сын, виночерпий,
Нас поил, а ночь была на ущербе.

Разгорался в небесах диск пунцовый,
И черней казался нам виночерпий.

Чара у него в руке рдела яро,
Будто искру он держал, а не чару.

Виночерпий был похож на жаровню
С черным углем, с багрецом жара.

Росистые ветви араки раскинули свод,
И кубки, вращаясь, как звезды, сулят нам веселье,

Рекой омывается древо, как Млечным Путем.
Цветы иль созвездья сияют на водной постели?

Река — словно дева, стянувшая поясом стан.
Вино, как невеста, прекрасно в хрустальном изделье.

Цветущие ветви роняют в него лепестки.
Так чествуют люди невест на пути к новоселью.

Цветы уподоблю я пламени в этом саду,
А с тенью древесной сравнится лишь сумрак ущелья.

Узорную ткань разостлал предо мною купец,
Шкатулку открыл продавец благовонного зелья!

Как только цветы пробудились и пала роса,
Здесь певчие птицы рассыпались утренней трелью.

В зеленое платье деревья реку облекли,
И солнечный дождь ей на шею надел ожерелье.

Величавые, гордые кряжи, вершины отвесные
Высотою готовы помериться с твердью небесною.

Быстролетному ветру они воздвигают преграды.
Ярких звезд мириады боками теснят их громады,

И сидят на хребте у пустыни, с осанкой надменной,
Молчаливые, точно в раздумье о судьбах вселенной.

Проходящие тучи венчают их черной чалмой,
Отороченной снизу багряных зарниц бахромой.

Я пытался внимать, но темны их беседы немые.
Лишь однажды, в ночи, мне доверились горы впервые.

— Сколько раз, — говорили они, — душегуб и грабитель
Находили пристанище здесь, а пустынник — обитель.

Сколько видели мы караванов порою ночной,
Сколько странников мы укрывали в полуденный зной.

Сколько вихрей секло наши склоны в свирепом напоре.
Сколько раз их луна погружала в зеленое море.

Все былое для нас — только миг бытия невозвратный,
Что умчал опрометчиво времени ветер превратный.

Рощу тронула дрожь — это нашего сердца биенье.
Льется горный ручей — наших слез по ушедшим теченье.

Мы от века прощаемся с каждым, увидевшим нас.
Не утешились мы, только слез исчерпали запас!

Удаляться, друзьям, и разлуку терпеть нам доколе?
И доколе нам звезды стеречь на небесном раздолье,

Как блюдут пастухи на зеленых вершинах стада?
Звезды всходят и гаснут. Нам отдыха нет никогда!

В путь я отправился ночью, и сумрак застлал мне зеницы.
Тьма укрывала ревниво, как тайну, сиянье денницы.

Северный ветер набросил мне на спину плащ из росы.
Ветви араки дрожали от сырости в эти часы.

В небе играли зарницы, на миг рассекавшие мрак,—
В битве морской, пламенея, смола разливается так.

Горы, высокие горы узрел я, и вместо венцов
На величавых вершинах созвездье зажглось Близнецов.

Главы склонив сановито, прислушиваясь к темноте,
Горы не слышат ни звука в своей вековой глухоте.

Черпая в тверди опору, незыблема эта гряда.
С лунной улыбкой в разладе угрюмые горы всегда.

Их неприступные выси орлу безопасность сулят.
Вьет он гнездо на вершине, растит в поднебесье орлят.

Дышит величьем суровым гряды молчаливая стать.
Вечности или гордыни на ней различаешь печать?

О Валенсия, ты в ожиданье последнего часа!
На тебя, ненаглядную, бедствий обрушился град.

Если чудом спасешься теперь от превратностей рока,
Подивится свидетель печалей твоих и утрат.

Не тебя ли творец благодатью взыскал в изобилье?
Не тебя ль всемогущий избрал для щедрот и наград?

Стар и млад в Андалусии пели тебе славословья.
Ты стояла веками, лаская и радуя взгляд.

Под напором врага величавые рушатся башни.
Грудой камня становится кладка их стройных громад.

Помутнела прозрачная влага твоих водоемов.
Кто от ила очистит каналов запущенных ряд?

Волчья стая подрыла деревьев развесистых корни.
Оскудели сады, обветшал твой зеленый наряд.

За оградами — ветви сухие, а прежде оттуда
Пахло свежей листвой и плодов долетал аромат.

Над округой твоей, что тебя госпожой величала,
Вьется пламя пожаров, клубится удушливый чад.

Нет на свете лекарства — тебя исцелить от недуга.
Я стою на распутье, сомненьем жестоким объят.

Если двинусь направо — стремнина мне будет могилой.
Если двинусь налево — лишенья мне смертью грозят.

Если прямо пойду — погребут меня волны морские.
Стану жертвою пламени, если вернусь я назад.

Что эта жизнь без милого вина?
Клянусь пророком, лучше стать мне прахом!
Лишь во хмелю утешен я сполна,
И смертный час не оскверню я страхом.

Куда ни взглянешь, видишь лишь одно
Гнетущее тебя несовершенство…
Так пользуй время, что тебе дано,
Да будут ночь и день — одно блаженство.