Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

…И вспомнил я: ты позвала меня,
И быстрый твой гонец загнал коня,

Пусть холодна сейчас она, как лед,—
Дай срок, — она сама к тебе придет…

И был привратник пьян, и муж уснул.
К тебе я дерзко руки протянул,

Но ты сказала, отстранясь слегка:
«Доильщик не получит молока,

Коль с ласковой верблюдицей он груб,
Не распускай же, мой любимый, рук!»

Как горько мне, когда взгляну назад,
Протоку Тигра вспомню и Багдад,

Моей любимой щедрые дары,
Беспечность и веселые пиры

В кругу друзей, что были так щедры…
Клянусь, я не забуду той поры!

Все минуло… Прошла любовь твоя…
Живу невдалеке от Басры я,

Но, милая, тебя со мною нет,
В песках сирийских твой затерян след,

Кочевница, забыла ты уют.
Тебя несет породистый верблюд,

И если захочу тебя найти,
Твой муж злосчастный встанет на пути,

Забвение твое, и твой отказ,
И рок всесильный, разлучивший нас…

Не сетуй, друг, на быстротечность дней,
Смирись, уймись и не тоскуй по ней,—

Что делать, коль иссяк любви родник?
Любовь являла и тебе свой лик,

И взгляд ее мерцал, как лунный блик,
И сладко пел просверленный тростник…

Аллах, любимую благослови
За счастье юных лет, за дар любви!

Жемчужина пустынь, бела, светла,
Как ты сияла, как чиста была!

Твоих одежд коснуться я не смел
И сам — пред робостью твоей — робел.

О человек! Былого не тревожь.
Надежду потеряв, не жди, чтоб ложь

Слетела с губ той женщины святой,
Которая была твоей мечтой.

К Башшару, что любит бесценные перлы,
Жемчужные слезы скатились на грудь.
Он бросил поводья в печали безмерной,
Не может с друзьями отправиться в путь.

Друзья на верблюдицах быстрых умчались
Остался Башшар — недвижим, одинок.
А слезы струились, текли, не кончались,
И плащ на Башшаре до нитки промок.

Он к месту прикован любовью и горем,
Великою силой губительных чар.
И плещутся слезы — жемчужное море,
И сердцем к любимой стремится Башшар.

Не может смежить он усталые очи,
Когда над землею сияет луна,
А если уснет, то к нему среди ночи
Во всех сновиденьях приходит она.

Та первая встреча… Мгновенное счастье…
Упал с ее плеч белоснежный бурнус,
Блестящие серьги, извивы запястья,
И губ удивительных сладостный вкус…

И стонет и шепчет Башшар исступленно:
«Приди поскорей, исцели от тоски!»
Но женщину муж караулит бессонно,
Меж ней и Башшаром пустыни пески.

Он выпил печали бездонную чашу,
С любимой ему не увидеться вновь…
По прихоти рока в спокойствие наше
Непрошеной гостьей приходит любовь.

Капризна любовь, как изменчивый ветер,
Она затевает с влюбленным игру,
И если счастливым он был на рассвете,
Несчастье ему принесет ввечеру…

Башшар… Не напрасно ли встречи он ищет?
Нашел ли он то, что упорно искал?
Пришел он однажды к ее становищу,
А страж на него, словно пес, зарычал.

Но понял Башшар, что сердиться не надо,
Вина караульного невелика —
Сожженный любовью встречает преграды
На подступах к сладкой воде родника.

Будь хитрым, Башшар, обуздай нетерпенье,
На помощь всю ловкость свою призови,
Проникни к любимой неслышною тенью
И ей, равнодушной, скажи о любви.

Скажи ей: «Взываю к тебе, словно к богу,
Любовью своей исцели мой недуг!
Ведь снадобья знахарей мне не помогут —
Умру я, несчастный, не вынесу мук.

Я в самое сердце тобою был ранен
И сдался без боя и духом ослаб.
Да где ж это видано, чтоб мусульманин
Томился в плену, как ничтожнейший раб?!

Так что же мне делать? Ответа я жду!
Помедлишь мгновенье — и мертвым паду».

Не скорби и не сетуй, соседка моя,—
Всем живым уготована чаша сия.

Мой сынок, что был ясного солнца ясней,
Он во власти могилы, он пленник камней.

Я отныне чужой в этой жизни земной —
Опочил он, и смерть породнилась со мной.

И когда б не боялся я гнева творца,
Я бы плакал над сыном моим без конца!

И, клянусь, я у смерти бы вырвал его,
Коль могло бы судьбу изменить колдовство!

Не страшусь умереть, как испить из реки,
Где мы все наполняем водой бурдюки.

Не хочу выставлять мою скорбь напоказ,
Но о сыне скорблю каждый день, каждый час.

Вопли плакальщиц юных о нем говорят,
Стоны голубя раны мои бередят.

Я молчу, застывает слеза на глазах —
Отпусти мне грехи за терпенье, Аллах!

Но позволь, о господь, попенять в тишине
На великую боль, причиненную мне.

Повинуясь призыву судьбы, он ушел —
Удивленья достоин судьбы произвол!

Я, как птица, дрожу, что попалась в силок,—
Почему был жесток и безжалостен рок,

Почему эту юную жизнь не сберег
И задолго до срока прервал ее срок?..

Он был деревцем вешним, встречавшим зарю,
И на юношей ныне я с грустью смотрю.

Он увял, мой Мухаммад, мой нежный росток,
И на старости лет я теперь одинок.

Ароматным он был, как невесты венок,
Благовонным он был, как расцветший цветок.

Благородным он был, словно чистый клинок,—
Кто его на рассвете из ножен извлек?

Ускакал он, как всадник в предутренний час,
Захватив скакуна запасного для нас.

Предстоит нам за ним на закате идти,
Ибо нету для смертных иного пути.

Мы в недобром, неправедном мире живем —
Так чего же мы ищем, чего же мы ждем

И на что мы надеемся, толпы невежд,
Переживших разлуки и гибель надежд?..

И всегда я дрожу, пораженный бедой,
Кто б ни умер — младенец иль старец седой.

Наступила ночь, и прав твой вздорный
Вновь низверг меня в пучину боли.
Обещанье, данное во вторник,
Оказалось ложью — и не боле…