Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

Без чадры она — солнце, в чадре — как луна
Над которой струится тумана волна.

Она стала усладой и болью для глаз,
Она ходит, в девичий наряд облачась,

Опояской тугою узорный платок
По горячим холмам ее бедер пролег.

Ее шея гибка, ее поступь легка,
Она вся — словно змейка среди тростника.

Ее кожа нежна, как тончайший атлас,
И сияет она, белизною лучась.

Ее лик создавала сама красота,
Радость вешнего солнца на нем разлита.

Ее зубы — что ряд жемчугов дорогих,
Ее груди — два спелых граната тугих,

Ее пальцы, — на свете подобных им нет! —
Как травинки, впитавшие росный рассвет.

Завитки ее черных блестящих волос —
Как плоды виноградных блистающих лоз,

Ее речи — цветы, ее голос медвян —
Словно шепчется с желтым нарциссом тюльпан.

Никого не ласкала она до меня
И любовного раньше не знала огня.

Она вышла однажды — и мир засиял,
Сам Аллах мне в тот миг на нее указал.

И прошла она мимо, как серна скользя,
И я понял, что спорить с судьбою нельзя.

И любовь в моем сердце тогда родилась,
И была велика этой девушки власть.

И спросил я людей: «Вы заметили свет,
Что течет от нее?» — и услышал ответ:

«Ненавистного лик отвратительней туч,
А любимого лик — словно солнечный луч».

Бубенцы и ожерелья рок унес,
И мой плащ насквозь промок от ливня слез.

Каждый день уходят близкие от нас,
Одинокий, жду, когда пробьет мой час.

На ветру я, как больная птица, стыну
И мою предвижу горькую судьбину…

Нет друзей… Одни стяжатели вокруг,
Всех снедает лютой алчности недуг.

Люди, люди, вы цари, когда берете,
Вы презренные рабы, когда даете!

Вопрошали меня близкие с тоской:
«Неужели одинаков род людской?»

Отвечал я: «Люди — звери двух сортов,
Я делю двуногих на свиней и псов,

Отличаются одни собачьей хваткой,
А другие свинской, грязною повадкой».

Много ль скромных, чьи потребности малы,
Много ль матерей, достойных похвалы?

Где отыщешь силача и добряка,
Друга, чья душа щедра и широка?

Поиски мои — напрасные старанья,
Я скиталец, беспокойный вечный странник…

Так уйди же в тень, живи и сир и наг
И не домогайся преходящих благ!

Жаждем мы богатства в страсти неуемной
И порой теряем свой достаток скромный.

А в итоге все уйдет, в забвенье канет,
Кто нас вспомнит, добрым словом кто помянет?..

Знаю, говорят, что я умен и смел,
Говорят, я истину найти сумел.

Но простая истина у мудреца:
Бедность и богатство — все в руке творца.

Человек, ведь ты в своей судьбе не волен,
Так не суетись и малым будь доволен.

Сердце обуздай, к терпенью приучи
И разбавленным вином себя лечи.

Сколь безмерна, повелитель, власть твоя!
Коль прикажешь — станем мы летать, как птицы
И поверь мне, клятвы не нарушу я:
Я ведь благороден, лгать мне не годится.

Спас меня ты, повелитель мусульман,
Как умелый врач больного лихорадкой,—
В наслажденья погружен, в туман, в дурман,
Я, бедняга, изнывал от жизни сладкой.

Добрые советы были мне не впрок,
Отличался я упрямством беспримерным,—
С материнским молоком впитав порок,
Следовал всю жизнь своим привычкам скверным

Повелитель, видел ты меня насквозь
И решил спасти поэта от напасти,
Но в итоге ухватил напасть за хвост
И не разглядел ее разверстой пасти,

Ибо ты ошибся в выборе людей
И не дураков послал ко мне с приказом —
Я же маг, певец, великий чародей,
У меня язык остер и светел разум.

Мне внимают юноши и старики
С удивлением, с восторгом небывалым,
И стихи мои журчат, как ручейки,
Жемчугами сыплются, сверкают лалом.

Людям я дарю то сладостный покой,
То волненье, то блаженное забвенье
И пред ними нескудеющей рукой
Рассыпаю драгоценные каменья.

Люди говорят: «Владыки дружат с ним,
Он прославился средь персов и арабов,
И огонь его горит, неугасим,
Вдохновляя сильных, согревая слабых.

Сочетались в нем и ум и широта —
Все ему понятно, все легко дается.
Он не сетует, когда мошна пуста,
Деньги раздобыв, над ними не трясется.

Женщины ликуют от его острот,
От серьезных слов становятся серьезней,
И к нему, премудрому, идет народ
И толпится у ворот до ночи поздней.

В годы юности он был силен и смел,
Львы пред ним дрожали и скулили в страхе.
Нас он песнями любви пленить сумел,
Но разгневался халиф, — и он — во прахе…»

Понял ты, о Махди, славный наш халиф,
В чем спасение, в чем гибель для поэта?
Впрочем, я теперь спокоен и счастлив,
Ибо без любви ни зла, ни грусти нету.

О ты, кладущий яйца куропатки
Под курицу! Когда б твои повадки

Глазам ее открылись только раз,
За свой подлог остался б ты без глаз.

О ты, который, опыту не веря,
В солончаках решил сажать деревья,

Не видишь разве — зло царит вокруг.
О ком сказать ты можешь: «Вот мой друг»?

Ты глыбой ненависти стал,
Стоишь — не сдвинуть: крепче скал.

С тобой общаться — как на гору
Карабкаться в плохую пору.

Аллах, когда тебя лепил,
Не подсластил, не посолил.

Я разгадать тебя пытался,
Но, что ты, так и не дознался.

Смех тратить на тебя — грешно,
Воздать хвалу тебе — смешно.