Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

Пред взором мысленным твоим вновь оживет румийцев стан,
И снова воинов своих ведет на бой Ануширван.

Ведет он стройные ряды под сенью взвихренных знамен,
Где каждый воин в желтый плащ или в зеленый облачен.

В багряно-огненном плаще персидский вождь непобедим,
Но удивили бы тебя бойцы, что стали перед ним:

Изображенный на стене, здесь каждый воин молчалив,
Бесстрастный камень навсегда запечатлеть сумел порыв,

Оружья сдерживает звон и тот, кто поднял круглый щит,
И тот, кто, преклонив копье, жизнь сохранить свою спешит.

По древним фрескам на стене перебегает быстрый свет,
Как будто движутся войска, молчанья давшие обет.

Так убеждают нас они своей причастностью к живым,
Что робко тянется рука, желая прикоснуться к ним.

Дворец величие хранит, он силы духа торжество,
Хотя и время и судьба шли в наступленье на него.

Лишь одного нельзя постичь: кто создал царственный чертог —
Трудились люди для богов иль смертных осчастливил бог.

Ты двинул на приступ могучий отряд,
Противника смяв атакующий ряд.

Восторгом сраженья наполнена грудь,
Твой меч прорубает безжалостный путь.

Дороги обратной беглец не найдет,
Пусть адское пламя трусливого ждет.

На всадников вражьих дорогой борьбы
Неслись ураганом посланцы судьбы.

Сражаясь и днем, и во мраке ночей,
Свой путь озаряя сверканьем мечей.

Сгущаются сумерки, запад темня,
Но утром Восток оседлает коня.

А я для Востока — что солнца восход,
И Запад меня, словно вечера, ждет.

Я — всадник ночной — возвещаю рассвет,
Скачу я по небу дорогой комет.

Далеко мы друг от друга, я в разлуке изнемог.
Я любимую не видел бесконечно долгий срок.

Одиноко и тоскливо я живу вдали от всех,
Путь к любимой равен счастью и надежде на успех.

Она похожа на газель пугливым светом темных глаз.
Желал приблизиться я к ней, но ледяной встречал отказ.

Сулит блаженную любовь мгновенный взгляд ее очей,
Но тем мучительней душе мечтать во тьме пустых ночей.

Так юноша стареет вдруг, неверием подточен весь.
Он жив, но молодость его увяла, не успев расцвесть.

Плутает ветер среди стен необозримого дворца
И спотыкается, устав, не долетая до конца.

Дворец потоком окаймлен, его сравнил бы я с клинком,
Но поднимается со дна там пузырек за пузырьком.

Когда несильною струей впадает он в дворцовый пруд,
Сдается — это не ручей, а растворенный изумруд.

И ты уже с морской волной его сравнить совсем готов.
Обман очей — в ручье течет вода летучих облаков.

В ней стены белые дрожат и окна царского дворца,
Сверкая звездами в ночи, которым в небе нет конца.

Великолепье это все с трудом постигнуть можешь ты,
Оно — как праведника сон, как воплощение мечты.

Брось упреки, ты зло творишь, даже если добра хотел,
Можно дружески пожурить, но и тут надо знать предел.

Терпит бедствия не всегда тот, кто бросил скитаний путь,
А меж путников не любой достигает чего-нибудь.

Знаю истину я одну, но уж это наверняка:
«Жизнь не стоит менять на то, чего нету в руках пока».

Из сокровищ земных, поверь, долголетье ценней всего,
И не стоит любой доход мук, что терпят из-за него.

Ты толкаешь меня на смерть, заводя об удачах речь,—
Лучше было б тебе меня от скитаний предостеречь.

Сжалься, доблестный, я собой рисковать уже не хочу,
Но оплакиваю барыш, тот, который не получу.

Натерпевшийся от шипов отойти от куста готов,
Но, поверь, никогда в душе не откажется от плодов.

Я в скитаньях был рад платить за богатство любой ценой,
Но оно, обольстив меня, повернулось ко мне спиной.

И соблазнов его теперь избегаю я, как аскет,
Хоть недавно еще считал, что достойнее цели нет.

Вожделею к чужому я, но тянуться за ним страшусь,—
Видит око, да зуб неймет. Кто несчастней, чем алчный трус?

Он еще не отвык желать, но бояться уже привык,
Для таких нищета всегда тяжелее любых вериг.

И когда властелин меня стал одаривать наперед,—
Ибо даром стыдился пить даже песен душистый мед,—

Страх и алчность в моей душе, как обычно, вступили в бой;
И не мог обуздать я их, слыша топот бед за собой.

Трусость делала шаг назад, жадность делала шаг вперед,
Не решившийся — не возьмет, остерегшийся — не умрет.

Я собой рисковать боюсь, но удачу добыть хочу.
Прячет будущее Аллах за семи покрывал парчу,

И нельзя заглянуть туда, чтоб идти или не идти,
Узнаем мы, лишь кончив путь, что нас ждало в конце пути.

Из-за бед, что всю жизнь мою шли ко мне одна за другой,
Я в тревоге всегда: а вдруг твердь разверзнется под ногой.

С нищетою смирился я, ибо легче смириться с ней,
Чем опять попасться в капкан обольщений минувших дней.

Я на суше изведал все: жажду, голод, мороз и зной.
А на море — и борода и виски пошли сединой.

Был я ливнем напоен всласть, вымыт волнами добела,
И от ненависти к воде стала засуха мне мила.

Но спасения нет от зла, что приходит само собой,
И в пустыню заброшен был я насмешливою судьбой…

Знает разве один Аллах, как мне тяжко под грузом бед,
Через силу свой груз несу я с тех пор, как увидел свет.

Как бы солнечен ни был день, чуть решал я пуститься в путь,
Призывала судьба дожди, злобным ветрам велела дуть.

И земля обращалась в грязь под копытами скакуна,
И от ливней путь раскисал, словно пьяница от вина.