Муслихиддин Саади - Гулистан

— О повелитель лика земли, — молвил нищий, — недостойно величия царей марать свою великодушную десницу деньгами такого, как я, нищего, — ведь сбирал я это богатство по зернышку!

— Не беда, — воскликнул царь, — мне нужно отдать их неверным, грязное достойно грязных!

Слыхал я, что нищий отказался выполнить царский указ, стал спорить и говорить дерзости, на государя злясь. Тогда царь велел отнять требуемое количество силой и угрозами.

Видал я одного купца, у которого было товара сто пятьдесят верблюжьих вьюков, сорок слуг и рабов. Однажды ночью на острове Киш он повел меня в свою лавку и всю ночь без отдыха бормотал пустые слова:

— В Туркестане у меня есть такой-то склад, а в Хиндустане такой-то товар, вот купчая крепость на такую землю, а такой-то должен мне столько-то...

То он говорил:

— Вот собираюсь в Александрию, там хороший воздух!

Потом восклицал:

— Нет, в Западном море человека подстерегают всякие бедствия. Но, Саади, предстоит мне еще одно путешествие; если только оно осуществится, то весь остаток жизни я проведу в своем углу!

— Какое же это путешествие? — спросил я.

— Я хочу повезти в Китай персидскую пемзу, — я слышал, она там в высокой цене, а оттуда повезу китайский фарфор в Рум, румийский шелк — в Индию, индийскую сталь —в Алеппо, алеппское стекло — в Йемен, а йеменские ткани — в Персию. После этого оставлю я торговлю и засяду в своей лавке...

Короче говоря, он нес столько чепухи, что у него не было уже сил говорить.

— Саади, ты тоже расскажи что-нибудь о том, что ты видел или слышал! — попросил он наконец.

Я воскликнул:

Слыхал я об одном богаче, скупость которого повсеместно была настолько же известна, насколько щедрость Хатема Тайского. Снаружи он был украшен мирскими благами, но внутри его до такой степени укоренилась душевная мерзость, что он не выпустил бы из рук малый хлебец за великую душу, не угостил бы куском хлеба кошку Абу-Хурейры и не бросил бы кости собаке семи отроков... [13] Речь идет о семи эфесских отроках, живших в пещере. Словом, никто не видал дверь его дома открытой, а скатерть его накрытой.

Слышал я, что он через Западное море направлялся в Египет и мечтал он стать Фараоном, «вдруг пришел час ему потонуть» [14] Из корана. , плыть стало трудно, противный ветер закачал судно:

Он воздел руки с молитвой и начал бесполезно орать: «Садясь на корабль, они заверяют <���ога, что они чисты и благочестивы!» [15] Из корана. .

Говорят, что у того богача в Египте были бедные родственники, которых дом обогатился оставшимся после него добром. Они разорвали свои старые платья и сшили новые из парчи и дамьеттской ткани. На той неделе видел я одного из них, он гарцевал на скакуне, а за ним бежал слуга...

В силу старого знакомства, которое было между нами, я взял наследника утонувшего богача за руку и сказал:

Одному слабому рыбаку попала в сеть сильная рыба. Он не мог удержать ее, рыба пересилила его, вырвала из рук его сеть и ушла.

Другие рыбаки сожалели его и упрекали:

— Такая добыча попала тебе в сеть, не сумел ты ею завладеть.

— Братцы, — ответил он, — что же делать, видимо не суждена была мне эта доля, да и дни рыбы еще не были сочтены!

В сети рыбака без счастья рыба даже в Тигре не попадет, а рыба, пока не пробил ее смертный час, даже на суше не умрет.

Некий безрукий и безногий человек убил сороконожку. Один благочестивый муж, проходя мимо, заметил это и воскликнул:

— Слава Аллаху! Хотя было у нее сорок ног, но, когда велел ее рок, она не смогла убежать от безрукого и безногого!

Я видел здоровенного балбеса, облаченного в драгоценное платье, под ним гарцевал арабский конь, на голове его красовалась чалма из египетского полотна... Кто-то спросил меня:

— Саади, как тебе нравится пурпурный шелк на этой безмозглой скотине?

Молвил я:

— Это листок подметный, гнусный, золотыми чернилами написанный искусно!

Добрая природа лучше тысячи шелковых платьев.